Андрей Ветер - Между тишиной и шумом

Откуда сомнения?

Спросить не у кого. Все солгут. Безразлично солгут. Чтобы уйти от вопроса – вот для чего солгут. Мы – чужие. Мы – декорация друг для друга.

Единственные друзья – слова. Они не спрашивают, они берут на себя и в себя. Они облегчают. Жизнь. День. Время. Участь.

Но слова меня обманули. Они прикинулись значительными. «Вначале было слово»… Разве оно появилось не в середине пути, не в конце? Или в начале пути было другое слово?

Слова заманили в свою сеть. Оплели паутиной, поглотили, сделали собой. Теперь я – слова. Ничего не осталось во мне, только слова.

А было ли что-то ещё? Только слова? Как мало!

Когда мои слова исчезают, мне хочется спрятаться, уснуть, нырнуть поглубже в сон, потому что я опустеваю. Пустота моя похожа на топь. Спасть, спать, спать… Выспаться и вынырнуть новым. Обновление? В новую ли жизнь? Или новым в прежнюю жизнь? Можно ли? Нужно ли?

***

Готические буквы моих мечтаний о рыцарских похождениях…

Как много крови на кропотливо выточенных завитках этих букв. Как много пыли на высохшей крови. Как много времени превращено в пыль.

***

В минуты слабости и сомнения я обращался к женщине. Молочный вулкан в её груди ввергал меня в детскую беспомощность, и я тянул ручонки к обнадёживавшему меня теплу. Я видел защиту в женщине. В ней можно утопить лицо своё, превратившись в сына. В ней можно утопить тело, превратившись в мужчину…

Я касался губами возлюбленной, и она заставляла меня трепетать, омывая волнами горячего лона…

И каждый раз, когда женское тело питало меня, я слышал вкрадчивый насмешливый голос кого-то невидимого: «Вот опять ты впутался в мои сети. Теперь ещё сильнее придавят тебя мясные глыбы грудей, ног, рук. Поди, избавься…»

***

Смотрю на женщин. Как много их! Но какие-то оставляют меня равнодушным, несмотря на их неоспоримую красоту, а какие-то пробуждают во мне чувства, коим я противостоять почти не могу – желание прикоснуться к их лицу, прижаться к линии губ, к линии бедра – не к телу, а к рисунку тела, не поцеловать, не потрогать, а прижаться всем существом, чтобы впитать в себя эти линии. Нет, не о физиологии речь, тут что-то совершенно иное.

Таких мгновений не счесть. Точно так же хочется прижаться к линии гор, покрытых снегом. Хочется упасть в эти горы лицом. Хочется упасть лицом в лес, раскинувшийся передо мной на склоне холма, упасть в него, словно это мягкий мох. Хочется зачерпнуть музыку руками, омыться ею, испить её всем телом, заняться с музыкой любовью, словно она – женщина, и порой это сладостное томление лишает меня сил.

Жаль, что женщиной невозможно насладиться так, как этого жаждет душа.

***

Дитя своего времени и места. Сын своего города. Порождение каменных стен и мокрых бетонных улиц. Певец цементных лабиринтов.

А что плохого в том, чтобы быть певцом камней и железобетона? Каждый поёт о чём-то своём. Век-то наш чересчур уж суетный. Несутся все, никуда не поспевая, повсюду присутствуют по чуть-чуть. Книжки читают в транспорте. На разговоры времени не хватает, разве что в лифте застрянут – вот и беседуют.

***

Женщина: – Обнять тебя, растворить тебя, впитать в себя порами кожи и выпустить тебя обратно на свет, но уже моим ребёнком… хочу познать тебя ребёнком. Не от тебя кого-то ребёнком, а тебя – ребёнком. Питать тебя молоком из груди, вливать в тебя моё тело, взращивать, поднимать, как земля – всходы пшеницы.

***

Александр Блок писал Анне Ахматовой: «Много я видел сборников стихов авторов известных и неизвестных: всегда почти – посмотришь, видишь, что, должно быть, очень хорошо пишут, а мне всё не нужно, и скучно, так что начинаешь думать, что стихов вообще больше писать не надо; следующая стадия, – что стихов я не люблю; следующая – что стихи, вообще, занятие праздное; дальше – начинаешь уже всем об этом говорить громко. Не знаю, испытали ли Вы такие чувства; если да – то знаете, сколько во всём этом больного, лишнего груза». Это настроение преследовало Александра Блока, как он признавался, по причине, что он был «очень плох, ибо окружён болезнями и заботами».

Поскольку и я чувствую себя скверно, у меня схожее настроение. Но если Блок писал о стихах, то у меня это ощущение распространяется на всё искусство – что оно занятие праздное и ненужное. И всё чаще нет желания не только самому что-то делать, но и «потреблять» чужое. Всё уж давно высказано, все точки расставлены, все покровы сорваны, все истины открыты.

Но как только удаётся --">