Сергей Яковлев - На задворках "России"

невостребованности, ожи­дание, что кто-то из старых знакомых вдруг вспомнит обо мне и куда-то позовет, — это было. И буквально за считанные дни до звонка из "Нового мира" я сказал жене, что есть, пожалуй, только один человек, на чей зов я сегодня откликнусь, с кем пойду работать, — это Залыгин.

Невероятно, но такая мысль и такой разговор действительно имели место, я ни­чего не придумываю. Невероятно особенно потому, что с "Новым миром" я к тому времени давно расстался и с Залыгиным связи не поддерживал.

А какая прежде была связь?

Сергей Павлович был назначен главным редактором в 1986-м, к тому времени я года полтора уже вел в отделе публицистики рецензионную рубрику "Политика и наука". Залыгин жестко и безоговорочно поменял всех редакторов отделов — я ходил к нему, помню, заступаться за тогдашнего своего начальника Виктора Казакова, — не помог­ло. Приблизил к журналу Андрея Битова и Игоря Дедкова, давно уважаемых мной пи­сателей и добрых знакомых, это радовало. Почти сразу начали печатать "Пушкинс­кий дом" Битова, читанный мной в американском издании. О Дедкове ходили упор­ные слухи, что он приглашен (из Костромы) на должность первого зама, однако слу­хи так и оставались слухами, а бессменный заместитель главного редактора Феодо­сий Видрашку, присланный в "Новый мир" после отставки Твардовского и пережив­ший многих шефов, продолжал бдеть на своем посту. Отдел прозы возглавил "Твар­довский" новомировец Игорь Виноградов, отдел поэзии — Олег Чухонцев. На крити­ку, после некоторых кадровых манипуляций, пришла Ирина Бенционовна Роднянс­кая: самоуверенная, напористая, и по характеру, и внешне — как второе издание будущего госсекретаря США Мадлен Олбрайт. Бесцеремонный Анатолий Стреляный, мой новый начальник в публицистике, обзывал ее не иначе как "гренадером в юбке"...

Таковы были первые впечатления — ведь почти ни с кем из вновь пришедших в журнал, включая и Залыгина, я до того знаком не был. В редакции на долгие месяцы воцарилась атмосфера ожидания и непредсказуемых решений. Не отваживались и гадать, кто станет очередной жертвой, кто придет на его место. Даже для "Нового мира", с незапамятных времен пропитанного интриганством, это было непривычно. Поначалу притих было всемогущий Видрашку, стал как будто еще ниже ростиком, совсем незаметным — ведь чуть не все редакторы нового и старого состава были убеждены, что начинать "зачистку" следовало именно с него. Но Залыгин успел уже поменять своего второго заместителя, Михаила Львова (вместо него пришел Владимир Кост­ров), а Видрашку почему-то не трогал. Тот начал оживать. На редколлегиях страстно говорил о том, как ему хочется помочь Михаилу Сергеевичу с перестройкой и уско­рением; просвещал публику и насчет Бориса Николаевича (в то время первого секре­таря МГК), который, чтобы получше узнать жизнь, встает с утра пораньше, едет на окраину Москвы, втискивается в трамвай, топает к заводской проходной за каким- нибудь Иваном Ивановичем, обыкновенным работягой, а его жена тем временем вместе с простыми смертными топчется у пустых прилавков магазинов... Когда по­шли публикации репрессированных писателей, Видрашку восклицал: "А ведь мы ни­чего, ничего об этом не знали!" На его длинных девичьих ресницах дрожали слезинки.

Любимым присловьем Видрашку было: "Писатель должен быть добрым!"

Залыгин, коренастый, седовласый, оставался непроницаемым и загадочным, как восточный божок. На него нападали со всех сторон. Еще существовала партячейка "Нового мира", на открытых собраниях поносили беспартийного главного редакто­ра за кадровый и прочий "волюнтаризм". Сергей Павлович только багровел лицом и отмалчивался. Стреляный с Виноградовым торопили события, предлагали каждым очередным журналом "выстреливать", делать его как последний. У большинства же прежних новомирских редакторов "перестройка сознания" сводилась примерно к следующему:

— Я побывала на Западе. Какая чистота, какой порядок! Как все красиво одеты! И молодежь какая чистенькая! А у нас — грязь да вот эти фантики вместо зарплаты, на которые купить нечего...

Тот тревожный и занятный период заслуживал бы отдельного повествования. Напряжение и нестабильность царили повсюду. То Михаил Сергеевич брал верх над Егором Кузьмичем, то, наоборот, Егор Кузьмич над Михаилом Сергеевичем... Так, по крайней мере, гласили слухи. Вот одна

--">