Антон Семенович Макаренко - Письма

"Анна Каренина" - что! Там ничего нет определенного. Это роман, я не хочу роман.

Валя морщит лоб. Нет, в ее библиотеке нет такой книги. С неприятным чувством вины она вспоминает, что такой книги она вообще не знает.

- Стойте, Давид! Как же это я забыла "Викторию" Гамсуна? Вы не читали?

- "Викторию"? Не читал. Гамсуна? А кто это такой - Гамсун? Это не наш? Так это не роман?

- Нет, роман. Но это ничего, Давид. Вы прочитайте.

- Нет, я не хочу роман. Роман меня не устраивает. И там, наверное, все плохо кончается. Печально кончается.

Он с грустным вопросом смотрит в глаза Вали. Валя разочарованно кивает. В самом деле у Гамсуна все грустно кончается.

- Нет. Вы посудите, товарищ Осипова! Для чего мне такая книга? Если нужно, чтоб печально кончилось, так это каждый сумеет. А если нужно, чтобы хорошо кончилось, так надо научиться. Странно, почему никто не напишет такую книгу? Такую книгу в первую очередь нужно написать.

Валя согласилась с Давидом, и Валя частично отвечает за отсутствие такой книги, но расстроенное лицо Давида начинает интересовать ее и с другой стороны:

- А для чего вам такая книга?

- Мало ли для чего? Надо же прочитать! Я не понимаю: о технике написали, о звездах написали, о разных животных, которых давно нет, тоже написали! А о любви почему-то не написали.

Давид улыбается и моментально хорошеет.

- Надо же сказать по этому вопросу что-нибудь определенное!

Он все-таки смотрит на Валю с надеждой, и Валя склоняет голову на бок.

- Давид, я поищу в городе такую книгу. Но, насколько я помню, нет такой книги, Давид.

- Спасибо, - говорит Давид Резник, - очень буду благодарен.

Он ушел последним, и Валя занялась приведением библиотеки в порядок. Она распределяла книги по полкам, складывала на столе газеты и журналы, и все ей казалось, что она сейчас вспомнит книгу о любви.

Потом вдруг она вспомнила другое: как странно, и она любила, и другие люди кругом любиби и любят, почему ни разу никому в голову не пришло издать серьезную книгу о любви, чтобы было написано все "определенно", как говорил Давид Резник. Валя прыгала с лестнички на лестничку, и быстрыми молниями проносились у нее все какие-то интересные и в общем приятные мысли: хорошо было, что Давид Резник ищет такую книгу, хорошо было, с другой стороны, что другие люди не искали такой книги и в душевной простоте считали себя специалистами в этой области. И может быть, замечательнее всего было то, что книга о любви еще не написана, но скоро ее кто-нибудь напишет. Она выйдет в советском издании, и Валя получит ее, свежую, чистую, свою, и никто не скажет о книге, что она отображает буржуазную мораль. В самом деле, что общего между Давидом Резником и Анной Карениной и зачем ему учиться страдать у Гамсуна? Вале даже показалось на одну только секундочку, что в мире все хорошо устроено, потому что, допустим, такую книгу о любви кто-нибудь написал...

Валя остановилась с пачкой книг в руках и мечтательно улыбнулась: воображаю, какая получилась бы гадость. Разве можно написать книгу о любви, вообще о любви? Чудак этот Давид! Ему все хочется знать, чтобы все было определенно, тогда и жить не нужно. Зачем жить, если все написано. Прочитал и... все как по нотам!

Валя даже вздрогнула от отвращения. Она нахмурила бровки и, подымая книги к полке, закусила губу. Пускай. В ее жизни любовь тоже получилась... очень, очень неудачно. Ну и пускай. Все-таки это лучше, чем по книге. И кроме того, а кто знает, как будет завтра? Никто не знает. Какая завтра придет любовь? Может быть, такая придет, что Гамсуну не снилась.

--">