Библиотека knigago >> Документальная литература >> Публицистика >> Газета День Литературы # 090 (2004 2)

Газета «День Литературы» - Газета День Литературы # 090 (2004 2)

Газета День Литературы # 090 (2004 2)
Книга - Газета День Литературы  # 090 (2004 2).  Газета «День Литературы»  - прочитать полностью в библиотеке КнигаГо
Название:
Газета День Литературы # 090 (2004 2)
Газета «День Литературы»

Жанр:

Публицистика, Газеты и журналы

Изадано в серии:

неизвестно

Издательство:

неизвестно

Год издания:

-

ISBN:

неизвестно

Отзывы:

Комментировать

Рейтинг:

Поделись книгой с друзьями!

Помощь сайту: донат на оплату сервера

Краткое содержание книги "Газета День Литературы # 090 (2004 2)"

Аннотация к этой книге отсутствует.
К этой книге применимы такие ключевые слова (теги) как: Газета День Литературы

Читаем онлайн "Газета День Литературы # 090 (2004 2)". [Страница - 4]

социальность, но не становились знаками, вехами самого времени.


Такой вехой в русской литературе стала книга Геннадия Русакова "Разговоры с богом".


И надо же, какой страшной ценой получил поэт право на свою веху в литературе?


Ценой смерти любимой. Ценой дерзкого вызова Богу, позволившему свершиться этой смерти…


Неужто ты завидовал нам, боже —


Таким счастливым, без тебя, вдвоем?


Но ты же всюду, ты одно и то же,


Что свет и тень, пространство и объем!..



Он сам говорит в интервью: "Зачем же отнимать? Не для того же, чтобы я писал стихи. Слишком иезуитская плата за них!.." Я не знаю, потоком ли шли у поэта его новые трагические строчки, или же он вдруг выпадал из времени и как бы возвращался к любимой, спустя годы, спустя многие годы. Это было особое время его умирания. Даже, если это и был поток, то некоего прерывистого сознания, депрессивной сумрачной энергетики, выбрасывающий Геннадия Русакова в течение десяти лет в иное пространство, где он вновь и вновь задавал Богу свои вопросы, бросал свой приговор, смирялся и вновь, забыв обо всём, требовал объяснений, в конце концов, требовал собственной смерти. Он нарушал и каноны поэзии, и каноны христианства, всё сразу, он написал свою книгу "Разговоры с богом".


Думаю, Бог его поймет, ибо это одна из самых сильных христианских книг в русской поэзии, завершающее событие как бы еще продолжавшегося ХХ века.


Спит в земле моя защита…


Ни к чему мне этот век.


Тихо-тихо сеет сито.


Ну и ладно. Жизнь прожита.


И назавтра стает снег.



Этот бывший детдомовец и сирота, бывший суворовец и прекрасный переводчик, познавший с детства всю грязь мира, еле выживший, а позже обретший своё счастье в жене, в дочке, в работе, объездивший вместе с женой многие страны, о которых только мечтали его сверстники, не прошел, не мог пройти и мимо крушения его страны, его империи. Его как бы дважды ударили с размаху головой о бетонную стену. И новые трагические стихи сошлись вместе: смерть жены и смерть державы. Имперский поэт не предает своей империи. Любимый не хочет забыть о своей любимой. Критик Сергей Чупринин явно не прав, выводя поэта за пределы гражданственности и государственности. Даже в самых трагических строчках, в его грустных элегиях Русаков неотделим от своей земли и своей державы. Он сам понимает неразрывность своих трагедий: "А потом — это совпало с рушащимся миром и внутри меня, и вне. Вдруг у меня не стало страны. Я, как и многие, жил гордым чувством принадлежности к одной шестой мира. Мы были готовы, что всё будет меняться, но не так же хамски, не так зловеще…"


Имперской нежностью мне стискивает грудь -


Я тоже по земле ходил державным шагом.


Ах, этот шёлковый, бухарский этот путь,


И ветер Юрмалы с напругом и оттягом!


Я малой малостью на свете не владел,


Но жалко общности… Земли всегда хватало.


Переточилась нить и близится предел


Единству языка и рыхлого металла.


Прощай, империя. Я выучусь стареть.


Мне хватит кривизны московского ампира.


Но как же я любил твоих оркестров медь!


Как называл тебя: "Моя шестая мира!"



С Людмилой Копыловой он познакомился, учась в Литературном институте. Это, как я понимаю, была его главная удача в жизни. Впрочем, и Людмила нашла свое счастье. Так бы и жить дальше долго и счастливо, растить детей, затем внуков, и умереть в один день. Творить сказку в нашей всегда нелегкой жизни. Об этом соблазне повторения мечтается поэту и поныне :


Любимая, мы долго будем жить.


Потом умрем, но вместе и не скоро.


И скажем, где нас рядом положить —


Там, где тебя зарыли, у забора…



Читатель обратит внимание, как с мрачной, могильной тяжестью переворачивает последняя строка легкость и воздушность всех предыдущих?


Что это за книга, которая пишется, словно на исповеди, но при этом дерзка, как манифест бунтаря? И как вообще можно было так долго, годами, писать такую трагическую книгу умирания? Не литературная ли это игра, когда и смерть становится важной поэтической темой с бесчисленными отступлениями? Геннадий Русаков вдруг обрел новое высшее качество своей поэзии и решил не отступать от заданной темы?


Отмучилась. Ушла. Освободилась.


--">

Оставить комментарий:


Ваш e-mail является приватным и не будет опубликован в комментарии.