Константин Александрович Пахалюк - Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века

на почве обвинения поляками евреев, немцев и помещиков «шпионами», вследствие чего поляки обращались к армии для принятия соответствующих мер. Солдаты охотно шли на такие действия, превращая расследование против «шпионажа» в инструмент грабежа евреев, помещиков, немцев и т. п.

С другой стороны, армия в борьбе с евреями считала, что выполняет функцию защиты православного населения, подвергавшегося притеснениям со стороны австрийцев во время временной оккупации русской территории. Поступали сведения, будто соответствующие доносы писали евреи. В итоге это приводило к их превентивному запугиванию, а часто к изгнанию, чтобы те не могли указывать на помощников русской армии^[12].

Подобными же, как и у евреев, знаниями о строительстве военно-оборонительных сооружений обладали и другие подвижные группы или лица различных этносов. Это — цыгане, постоянно и спонтанно перемещавшиеся по театру военных действий, фокусники (китайцы), артисты (итальянцы, немцы). Все они были осведомлены об оборонительных мероприятиях армии и считались в силу этого потенциальными активными или пассивными осведомителями противника.

Однако не только «враждебные» этнические группы были под подозрением в принесении вреда армии. Остальное население, так называемое «христианское» (поляки, русины, украинцы, белорусы и др.), также часто обвинялось в актах шпионажа, работе двойными агентами, порче окопов, краже проводов и т. п. К ним надо присоединить и прямых диверсантов, часто по идеологическим соображениям (польские и украинские националисты, «мазепинцы») совершавших диверсии на железной дороге.

Но и простые акты неосторожного поведения граждан любой национальности также рассматривались как враждебные для армии. Военные власти крайне нервно реагировали на любые проявления «содействия» противнику, выражения симпатии, тем более акты обеспечения неприятельских войск продовольствием, фуражом, строительством дорог, оборонительных сооружений, поднесение оккупантам «хлеба-соли», цветов и т. п. Все это строго каралось, вызывало репрессии, причем и по отношению к русским, полякам, а тем более к немцам и евреям.

Опасностью прифронтовой территории была проникнута сама повседневность отношений армии и населения. Ее можно характеризировать как «враждебную». Любые перемещения, работы по хозяйству отдельных лиц из одного селения в другом казались подозрительными, влекли за собой задержания с последующей высылкой с театра военных действий вплоть до окончания войны. Были под подозрением любые контакты населения с противником даже в случае принуждения со стороны последнего. Таких лиц, как правило, тоже выселяли. С другой стороны, такая повседневность поддерживалась активностью противника, наличием в пограничных областях его многочисленных разъездов, легко перемещавшихся по территории, «занятой» русской армией. В условиях строительства боевой линии, создания запасов, передвижения войск такие контакты представлялись для военного командования недопустимыми^[13].

Чрезвычайно важной в отношениях армии и местных жителей была проблема сохранения, защиты и пользования ресурсами, причем само население рассматривалось как источник военных пополнений и дополнительная трудовая сила. Главной была задача сберечь свои ресурсы, не отдать их противнику и этим облегчить ему наступление, тем более что противник в этих, особенно продовольственных, ресурсах стал испытывать недостаток. В литературе это изображают как «тактику выжженной земли». Однако архивные документы показывают, что подобная тактика отнюдь не носила цельный характер. Различные меры по ликвидации ресурсов варьировались на разных участках фронта. Так, при уходе из Галиции сначала власти пытались «увести» за собой все «русское» (т. е. русин) население, а также их скот и транспорт. То же имело место в Польше, но с заменой прямого выселения насильно организованными рабочими командами из польского мужского взрослого населения для окопных работ в тылу русской армии. В Белоруссии и Латвии власти пошли по пути реквизиции продовольствия, скота и лошадей, с обещанием оплаты жителям за реквизированное имущество в тылу России, что привело к громадному «сдвигу» населения в тыл. Подобная практика носила порою нерешительный, противоречивый характер: власти одновременно отдавали приказания о выселении всего населения и тут же их отменяли. --">