Александр Мотельевич Мелихов - Застывшее эхо (сборник)

ночь!»

Но действовать гораздо сладостнее, чем просто искать забвения: «Блаженны те, кому дано // В короткой этой жизни // Любить подруг, и пить вино, // И жизнь отдать отчизне!» Надо ли разъяснять, что способы служения отчизне бесчисленны, и лучше всех сегодня ей служат труженики гуманитарной сферы – учителя, врачи, библиотекари, внезапно обретшие воодушевляющее имя «бюджетники», как бы намекающее на некий их социальный паразитизм. Но ведь не только красивое имя – высокая честь, но и некрасивое – бесчестье. Скажите на милость, сегодняшняя культура хоть как-то воспевает, простите за выражение, человека-труженика? Кидает ли ему победившее лакейство хоть какую-то косточку со своего стола? Жива ли еще романтика хоть какой-то деятельности, кроме грызни за собственность и популярность все равно за какие заслуги? Я имею в виду романтику в искусстве, в жизни-то ее по-прежнему несут одиночки – которые только и наполняют нашу жизнь смыслом и красотой.

Только романтика жизни – упоение жизнью – может вытеснить романтику пьянства. Однако в нашей жизни все упоительное успешно вытесняется прагматизмом – нелепой уверенностью, что физические ощущения гораздо важнее психологических переживаний, хотя дело обстоит ровно наоборот. Правда, вместе со всякой романтикой, мне кажется, пошла на убыль и романтика пьянства. То есть люди по-прежнему пьют, но этим уже не бахвалятся, и вакхическая поэзия на общем горизонте решительно не блещет. Если это действительно так, то нами незаметно одержана важная культурная победа: пьянство продолжает жить в качестве факта, но не в качестве идеала. И, значит, отныне оно станет признаком не лихости, но слабости.

Надеюсь. Однако с наркоманией, мне кажется, этого еще не произошло: в каких-то субкультурах она представляется делом, конечно, опасным, но романтичным. А потому именно на деромантизацию наркотиков и нужно бросить культурные силы. По крайней мере, лично я в своем романе «Чума» старался показать, что наркотики не просто ужас, но еще и мерзость. А вот, скажем, у Берроуза они выглядят не менее романтичным атрибутом разочарования в жизни, чем ром у Ремарка. Я отнюдь не предлагаю запрещать подобных классиков жанра – я предлагаю составить библиотечку, в которой правда о наркотиках рассказывается не только на уровне физиологии, но и на уровне психологии.

Даже одна вовремя прочитанная исповедь матери «Мой любимый наркоман» Елены Рудниковой отвратила бы от наркотиков тысячи юных душ. Эта вещь в свое время получила премию в журнале «Нева», но никакие компетентные органы ею с тех пор не заинтересовались.

Это понятно, что у серьезных людей много других дел, кроме как следить за дилетантскими охами и ахами, но ведь юношество-то наше тоже состоит в основном из дилетантов, оно пока еще способно и ужасаться, и сострадать – почему бы не составить для него библиотечку типа «Правда о наркотиках»? Только правда не медицинская, а художественная.

А если серьезным людям не до того, автор этих строк готов был бы по-дилетантски взять этот труд на себя. Он, к сожалению, кое-чего повидал.

В конце концов, во времена Минина и Пожарского Россию спасли дилетанты.

Романтикой по романтике!

Страсть опьяняться была присуща даже самым высокоинтеллектуальным и героическим культурам. У Платона есть упоминание, что добродетельные люди в Аиде будут награждены вечным опьянением. Пьяные оргии Римской империи расписаны многократно, но при этом Тацит разглядел в чужом глазу древних германцев тот позорный факт, что они способны пить целый день и целую ночь. Храбрые викинги мечтали вечно бражничать в Валгалле, освещенной блеском мечей, в компании бога Одина, который вообще пил без закуски. Но был ли известен этим воинам и бражникам алкоголизм как физическая и нравственная деградация? Они ведь трусов топили в грязи и могли казнить бойца, прибежавшего по тревоге последним…

Чем внимательнее ученые изучали жидкость, в Средние века именовавшуюся «вода жизни», тем меньше полезных свойств они в ней обнаруживали, но ее потребление все росло и росло. В начале XX века лондонский рабочий тратил на выпивку пятую часть своих доходов (петербургский – четверть), хотя еще в 1720 году была попытка ударить по пьянству антиалкогольным Джин-актом. Питейные же расходы тогдашних немцев превосходили государственный бюджет. Энгельс объяснял алкогольные увлечения рабочего класса в Англии, разумеется, капиталистической --">