Холгер Хёге - Искусство вечно

живописью занимались еще неандертальцы (а может, она была и до них), неизвестно. Некоторые исследователи считают, что в те времена так обучали членов своего сообщества, чтобы показать, на каких зверей охотиться, как на них охотиться, какие из них опасны, а какие — нет. С практической точки зрения, такое объяснение убедительно. Но вот проблема: почему и как эти люди догадались одно подменять другим, то есть заменять охоту изображением охоты? Или как говорится на латыни: Stat aliquid pro aliquo^[4]. Есть нечто необъяснимое в том, что цвет и структура наскальных линий должны изображать животное, которого в данную минуту нет в наличии, но которое может встретиться! В мире интернета мы называем это виртуальной реальностью, но в данном случае между скалой и экраном компьютера нет никакой разницы. Есть причины полагать, что именно благодаря этой своей способности человек и смог достичь высокого уровня развития, но, чтобы так использовать символы, мозг человека должен быть устроен особым образом.

По мнению других исследователей, пещерные рисунки носили ритуальный характер. Тогда возникает вопрос: что это были за ритуалы? Требовалось ли просто выразить чувство радости по поводу того, что охота удалась и теперь у сообщества есть пропитание? Или то были ритуалы религиозные? Пусть так, но тогда почему первобытные люди исповедовали то, что теперь принято называть религией? И что значит «исповедовать»?

Для меня очевидно, что одна из предпосылок развития искусств, музыки, языка, поэзии — особая организация мозга. Если он недостаточно дифференцирован, ничего не получится. С другой стороны, та область науки, которая изучала эстетику животных, сегодня предана забвению полностью, и, может быть, нет оснований так уж решительно утверждать, что все эти явления есть функция головного мозга человека и только человека. Многое зависит и от того, как определять искусство. Если считать, что оно свойственно только людям, тогда допущение, что существует эстетика животных, можно вывести за скобки. Но если понимать искусство как аранжировку неких объектов, тогда изучать эстетику можно и в мире животных.

Д. Д. Современное искусство, как мне кажется, стремится предстать перед зрителем во всей полноте имеющихся модальностей восприятия. Как нейроэстетика характеризует синестетическое искусство и синестезию^[5]?

X. X. Опять же вопрос не совсем по адресу, потому что исследованиями мозга я активно не занимаюсь. Но определение синестезии (то есть дополнительных сенсорных ощущений, которые возникают в сенсорном канале без стимуляции извне, например, когда вы «слышите» цвета) позволяет предположить, что, по крайней мере, у некоторого количества людей (примерно у 5 % населения, считающихся синестетами) существуют связи между разными зонами мозга. У одних людей эти зоны взаимодействуют тесно, у других — они более дифференцированы. И все же это скорее вопрос степени, нежели качественной разницы. Мы используем синестетические категории в повседневной жизни, например, когда говорим о теплых и холодных цветах, совершенно не имея в виду, будто у них разная температура, измеряемая по шкале Цельсия. Это нормальные явления — в том смысле, что встречаются у обычных людей.

Д. Д. На ваш взгляд, в чем сущность такой категории, как «понимание/восприятие искусства» с точки зрения нейроэстетики?

X. X. Я уже говорил, что эти вопросы не совсем по моей части. Но хочу подчеркнуть: понимание может существенно отличаться от восприятия. Как психологи, мы привыкли помещать эти термины в разные научные книги: либо те, что описывают восприятие, либо — обработку информации. Хотя провести четкую, ясную границу между двумя этими понятиями очень трудно: где заканчивается восприятие и где начинается когнитивная обработка? Джеймс Гибсон^[6] пытался показать, что при восприятии окружающей среды информацию об этой среде мы берем напрямую, из самой этой среды, и, значит, для понимания требуется меньше ментальных усилий. Но эта теория решительно не предназначалась для восприятия искусства.

Вернемся к восприятию и пониманию. Известно, что долгосрочная память влияет на обработку зрительных стимулов даже на уровне сетчатки, поэтому, возможно, стоило бы ограничиться лишь одним из этих терминов. Скорее всего, понимание включается тогда, когда начинается процесс осмысления, о чем говорили Ганс и Суламифь Крейтлер^[7] в конце 70-х --">