Леонид Максимович Леонов - Раздумья у старого камня

память, обогащенная бедами совсем недавних столетий, воспитала в русском национальном характере, помимо прочих достохвальных качеств, даже странную, казалось бы, при исконном-то нашем забиячестве, осторожность в обращении с судьбой. Голос прадедов не велит нам кичиться перед нею, хвастаться, идучи на рать: она учит считать цыплят по осени. Незажившие уроки последней войны подтверждают смертельную опасность всяческого шапкозакидательства. Нет, не о тугодумстве говорится в пословице насчет крепости нашей задним умом… Лишний раз она указывает, сколь трудно бывает учесть целиком все противоречивые и коварные обстоятельства, возникающие на просторе неохватных глазом территорий.

Наши былины и живопись не раз брали темой раздумья могучего, в броне, конного витязя на распутье, посередь мертвой костью усеянного бранного поля. Заботливые деды и посмертно самими останками своими наставляют уму-разуму опрометчивых внучат. И в том состоит их наука, что никому в нашей необъятности знать не дано: что поджидает тебя впереди — поганая Калка, ничейное Бородино или славное поле Куликовское.

Для охранения подобных, ничем не огороженных пространств, применяется особое средство. Прибегнем здесь к образу неких дальнобойных пушек, заряжаемых порохом не совсем обычной рецептуры. Как не бывает настоящего солдата без спортивного азарта при выполнении задания, без прицельного, в самом безвыходном положении не покидающего юморка, без той профессиональной ненависти к врагу, что утраивала физическую стойкость окруженного, по глотку в болото загнанного белорусского партизана, — так и в упомянутом порохе, помимо всех воинских добродетелей, обязательно одно, почти невесомое, потому что зачастую даже подсознательное, имеете с тем шибче всякой живой воды важное вещество, настолько скрытое, даже целомудренное, что простыми людьми никогда не выставляется напоказ.

К прискорбию, в последние годы оно у нас нередко заменяется беспечным административным оптимизмом, что в дореволюционном русском просторечии называлось обыкновенным "авосем". Может, здесь у меня и с запросом сказано, но стоит ли оставлять столь важное сомнение до практической проверки в битве, когда и в затылке почесать станет некогда. Не странно ли, дорогие братья и сестры, что после стольких вчерашних уроков мы так и не открыли мобилизующее действие трезвого пессимизма. Сия, преследуемая у нас, способность живо вообразить возможную изнанку некоторых парадных иллюзий хотя и способна омрачить тихие радости, получаемые от рыбалки и бесед, проводимых в теплой, дружественной обстановке, все же представляется мне далеко не бесполезной в нынешнем-то мире сплошь в минных полях, волчьих ямах да наголовных трещинах. В такую пору мало бывает одной хоземекалки, а желательно даже начальнику банно-прачечного отряда иметь радар в голове на двадцать лет вперед. И здесь нам в особенности полезно со всей болью сердца вспомнить, вникнуть, подвергнуть беспристрастному анализу ту, потрясшую патриотов под незабываемый звон стекла, одну июльскую речь в трагическом 41-м. Так почему, почему же, именно почему, братцы мои, уже на второй неделе страшного поединка пришлось нам, несмотря на едва ли не каждодневные рассуждения про малую кровь на чужой территории, — почему пришлось пускать в ход такие необычные в нашей практике интонации, а в прекрасное суровое утро ноябрьского парада, четыре месяца спустя выкатывать на передовые позиции столь устарелую, казалось бы, артиллерию с клеймами Суворова, Дмитрия Донского и даже сопричисленного к лику святых Александра Невского. Причем делал это предельного авторитета человек, с грозным, на весь свет гулким именем. Нельзя забыть и того, что разговор велся о родном, кровном нашем Смоленске, а не о какой-нибудь заморской, хоть и дружественной чужбинке. О, сколь многого, при желании, можно добиться мимоходом — своевременным, куда надо, ударом зубильца.

И кто знает, как обернулась бы та военная страда, если бы к памятной дате третьего июля сии иносказательные пушки оказались заклепанными чьей-то ночной, недрогнувшей рукой.

Поэтому и представляется мне, что поговорка о необходимости держать порох сухим имеет в виду, прежде всего, состояние духа народного, которое я определил бы банальным чувством локтя в отношении соседа не только ближайшего по горизонтали данной эпохи, но и по

--">