Вячеслав Васильевич Костиков - Блеск и нищета номенклатуры

доводом, — пишет А. Сперанский, — всегда была фраза „рабочие одобряют“ …Оторвутся на секунду в одном порыве от станков сто миллионов человек, одобрят — и опять работать, работать. Одобряли действия Сталина, Хрущева, Брежнева. И сейчас заверяют, что рабочие двумя руками то за одно, то за другое…»

Едва ли следует драматизировать факт снижения числа рабочих среди депутатов. Намного важнее качество депутатского корпуса, полученного в результате рабочего выбора. Он отражает новую динамику советской демократии, рост политической культуры населения и прежде всего рабочего класса, не пожелавшего отдавать свои голоса за «номенклатурных рабочих», которыми в прежние годы административная система заполняла пустоты демократии. Нужно не восхвалять «нарисованного человека», указывающего другим странам и народам «путь к коммунизму», а взращивать в обществе понимание того, что «каждому народу история задает двустороннюю культурную работу — над природой страны, в которой ему суждено жить, и над своею собственной природой, над своими духовными силами…» (В. О. Ключевский).

Итоги голосования свидетельствуют, на наш взгляд, и о преодолении культивируемого многие годы упрощенного, узкоклассового подхода, когда считалось, что интересы рабочих могут отражать только сами рабочие. В условиях демократизации рабочие быстро смогли определить, кто их действительный защитник в органах власти.

Судьба рабочих и интеллигенции неразделима. Особенно неразделима она у нас, в России, где в силу исторических судеб интеллигенция всегда была близка к народу. Нынешняя же советская интеллигенция в массе своей и вовсе рождена народом, вышла из него. В отличие от Запада, где интеллигент воспроизводит интеллигента, а рабочий — рабочего, наша интеллигенция неэлитарна, а границы между рабочими и интеллигентами подвижны и открыты. Может быть, в этом и состоит наше главное достижение. Рабочие и интеллигенция прожили в судьбе Советской России общую трагедию. Социальная демагогия и социальная утопия породили у нас «нарисованных людей» не только среди рабочих, но и среди ученых, писателей, художников, композиторов, идеологов и партийных работников. В Советскую энциклопедию затесалась целая когорта «кавалеров золотой звезды», выведенных инкубаторским способом. Читатели знают, что несколько не в меру нарумяненных лиц оказалось даже среди делегатов XIX партконференции. Благодаря вмешательству общественности с них стерли наведенные румянцы, и они из президиумов перекочевали на скамью подсудимых.

Инструменты реальной политики и реальной экономики, вводимые перестройкой — самоуправление, свободные выборы, подряд, аренда, рынок, хозрасчет, — выдвигают на авансцену Советской власти тот «мыслящий пролетариат», о котором некогда мечтал и писал Писарев. И этот «мыслящий пролетариат» вместе с трудовой интеллигенцией при условиях дальнейшего развития демократии и гласности будут занимать в органах Советской власти все более весомое место, вытесняя оттуда «нарисованных людей».

Литературный предшественник «нарисованных людей», «особенный человек» Рахметов, пролежав ночь на войлоке, утыканном гвоздями, вздыхал, истекая кровью:

— Проба. Нужно, неправдоподобно, конечно; однако же на всякий случай нужно. Вижу, могу.

Проба людей на прочность у нас затянулась. Теперь мы уже все, истекши кровью, вправе воскликнуть: видим, можем!

Пора от испытаний и полигонов, в которые была превращена Россия, перейти к нормальному труду нормальных людей. Пора вместе с Писаревым вспомнить: «Не богадельня, а мастерская может и должна обновить человечество».

--">