Николай Николаевич Страхов - Исторические взгляды Г. Рюккерта и Н. Я. Данилевского

сам я открыл. Его замечательная книга о всемирной истории вообще мало читается, и у нас, можно сказать, вовсе неизвестна. О ее достоинствах я узнал лет двадцать тому назад, от давно уже покойного Мстислава Викторовича Прахова, отличного филолога, большого любителя и ценителя книг ^[3]. Он мне указал на нее, как на книгу, единственную в своем роде, именно содержащую в большой полноте не факты, а одни общие взгляды на все области и периоды истории. Потом я слышал, что А. И. Георгиевский^[4], когда был профессором в Одессе, в начале шестидесятых годов, в основание своего курса средней и новой истории полагал Рюккерта. Эта книга, которую немцы причисляют к ценным достояниям своей литературы, признается ими особенно пригодной именно для руководства при преподавании, для того, чтобы, изучая факты, не терять из виду общих точек зрения, с которых открывается смысл фактов. И сам Рюккерт дал ей название учебной книги, Lehrbuch, хотя она вовсе не похожа на обыкновенные учебники.

Как бы то ни было, я был знаком с рассуждениями Рюккерта о разнородных культурах, и мне пришла мысль на него сослаться, но, разумеется, только в виде примера, как на одного из многих писателей, у которых можно найти подтверждения для взгляда Данилевского. Мое примечание, из-за которого поднялся весь спор, дословно состоит в следующем:

«Так как мысль о культурно-исторических типах внушается самими фактами истории, то зачатки этой мысли можно встретить у других писателей; укажем на Генриха Рюккерта, составившего самый глубокомысленный из всех существующих обзоров всеобщей истории (Lehrbuch der Weltgeschichte, Leipzig, 1857. 2 Bd.). Но один Н. Я. Данилевский оценил все значение этой мысли и развил ее с полной ясностью и строгостью. Рюккерт не только не положил ее в основание своего обзора, а говорит о ней лишь в прибавлении (Anhang) ко всему сочиненно, в конце второго тома» ^[5].

Эти злополучные строки были причиной недоразумения, и мне теперь ясно, что в них есть действительный повод к такому недоразумению. Стараясь быть кратким и в то же время ясным, я выразился неточно, сказал больше, чем нужно. Например, тут употреблены выражения: «мысль», «зачатки мысли», «оценил все значение этой мысли и развил ее». По этим выражениям можно подумать, что речь идет о каком-нибудь отчетливо-определенном понятии, одинаковом и у Данилевского, и у Рюккерта, и у других писателей, — тогда как такого общего им всем понятия не существует, и понятие, выставленное Данилевским, есть самостоятельное обобщение тех понятий, которые встречаются у других. Неточно у меня также выражение: «мысль о культурно-исторических типах», нужно было бы выразиться определеннее; нужно было бы сказать: «О том, что Данилевский называет культурно-историческими типами», — ибо это термин, которого другие не употребляют. В силу таких неточностей тот, кто сам не читал Рюккерта и не вникал в вопрос, а только прочел мое примечание, легко мог прийти к мысли, что Данилевский заимствовал свою теорию от Рюккерта. И действительно, один из споривших, хотя не ссылаясь на мои слова, но и вообще ни на что не ссылаясь, прямо объявил, что «идея культурно-исторических типов была высказана Генрихом Рюккертом», и что Данилевский ею «воспользовался»^[6].

Между тем, ни того, ни другого сказать нельзя, да я и не хотел сказать. Я говорил только о зачатках мысли, и мне хотелось одним этим словом обозначить все те различные соображения и характеристики, находящиеся у других писателей (на этих других мой противник вовсе не обратил внимания), все то, из чего могла бы развиться мысль о типах, но не самую эту мысль, хотя бы в первичнейшей ее форме. Ибо она составляет некоторый неожиданный поворот в решении вопроса, нечто подобное колумбову яйцу или распутыванию эпициклов посредством перенесения центра системы из земли в солнце; все было готово для новой точки зрения, но это не значит, что была найдена самая эта точка.

По-моему убеждению, Данилевский даже вовсе не читал и не знал книги Рюккерта. Мне можно бы сослаться в этом случае на то, что я довольно хорошо знал круг чтения покойного. Мы часто говорили с ним о книгах, показывали друг другу свои книги, и мне памятны до сих пор многие его суждения. Ни разу не слышал я от него ничего о Рюккерте, и когда делал свое примечание, то опирался на свое собственное чтение. Но главное доказательство в том, что в «России и Европе» нельзя найти никаких следов чтения Рюккерта. Данилевский обладал --">