Иван Александрович Гончаров - Письма [1858]

время, счесться капиталом, а в наше время, и притом здесь, не составляет важной суммы. Впрочем, если доживу до старости, то надеюсь не просить милостыню: вот и всё. Если кто будет интересоваться моим новым сочинением, то посоветуй не читать первой части: она написана в 1849 году и очень вяла, слаба и не отвечает остальным двум, написанным в 1857 и 58, то есть нынешнем году. А в 1849 году у меня самого еще неясно развился план всего романа в голове, да и меньше зрелости было. Оттого она и должна сделать дурное впечатление. Прилагаю при этом программу журнала «Подснежник» (для детей). Напечатай ее, если можно, в губернских ведомостях. Журнал составляется добросовестно и умно. Издатель мне знаком и, зная, что я родом из Симбирска, просил меня отослать программу для напечатания в тамошних газетах. Он разослал эти объявления во все губернии для той же цели.

Поздравляю тебя с предстоящим днем твоих именин и желаю тебе здоровья и всякого добра и имущества.

Поклонись усердно от меня Петру Авксентьевичу и Анне Александровне. Сестра, должно быть, сердится на меня, что не пишет: ответ за ней. Впрочем, я на днях опять напишу ей… Кланяйся детям. Да, что делает Саша, где он? Прощай, будь здоров.

Брат твой И. Гончаров.

А. А. КИРМАЛОВОЙ 1 декабря 1858. Петербург

Милый друг, Александра Александровна!

Виноват я, что так давно не отвечал на твое письмо, привезенное мне Виктором. Но я очень занят и вот едва удосужился сказать тебе несколько слов. Я только и делаю, что читаю; журналов прибавилось множество, а с ними и много дела и цензорам.

Сынок твой, слава Богу, здоров. Он, вероятно, писал тебе, что ему дали штатное место помощника секретаря и он получает теперь 350 рублей серебром жалованья. Конечно, это еще не много и он без твоей помощи не обойдется, но всё же станет на квартиру, стол, чай и сахар. А через год, вероятно, будет получать рублей 500. Его любят на службе, начальник его, встречаясь со мной, всякий раз хвалит его усердие и говорит, что все его любят в Сенате и что он может научиться делу и будет полезен и себе, и службе.

Но приучить его к обществу порядочных людей мне не удалось. С знакомыми он действует по-бараньи, склонив голову вниз, как будто хочет бодаться. Если ему и удается иногда победить деревенскую застенчивость, то он придет в чужой дом, не скажет почти ни слова, вернет хвостом и уйдет. И добро бы я знакомил его с чопорными, модными домами, а то люди простые, умные и ласковые. Зовут обедать, в ложу приглашают на вечера, есть отличные молодые люди, а он на всё по-бараньи отвечает. Конечно, все это делали пока для меня, а потом, познакомясь с ним покороче, стали бы делать и для него, но он предпочитает сидеть в своем гнезде, у какой-то чухонки или немки-хозяйки, с какими-то студентами. И сам похож на недозрелого студента. Я толковал ему, что карьера делается не в одной службе только, но и в обществе. Он не слушает, и я оставил его: пусть делает как сам знает, он не маленький, лишь бы не пенял на меня. Я сделал, что мог.

Теперь я занят печатанием своего романа в «Отечественных записках», 1-ая часть выйдет в январе, а последняя — в апреле. Взял я за него 10 тысяч рублей серебром, уступив в эту же сумму право на печать и отдельно 3500 экземпляров. Когда выйдет отдельно, пришлю и тебе экземпляр, но это случится в конце будущего года.

Что твои девочки? Виктор зовет Владимира на Святки, и зачем? Тот истратит деньги и отвлечется от занятий.

Прощай. Кланяйся старухе Аннушке.

Брат твой И. Гончаров.

Пиши всё так же: на Моховой, в доме Устинова.

Л. Н. ТОЛСТОМУ 4 декабря 1858. Петербург

Я пришел к Майкову, любезнейший и почтеннейший гр[аф] Лев Николаевич, в то время, когда он кончал это письмо, и просил у него местечка, чтоб напомнить о себе, о Вашем обещании приехать сюда и привезти что-нибудь новенькое. Вас и от Вас ждут многого, между прочим, Кавказского романа (нескромность друзей!). Все здесь, Вас недостает, и в каждом собрании Ваше имя произносится как на перекличке. Ожидается много нового, по литературе и цензуре: не скажу, авось поскорее двигнетесь приехать. Мы теперь ходим каждый день к Тургеневу: у него «бронхит» — и не шутя. Он кашляет и хранит невольное молчание, чтоб не першило в горле. — Ах, Лев Николаевич, как нужно, чтоб в настоящую литературную пору и Вы подали голос! Нужно чего-нибудь звучного и свежего. Тургенев тоже нарушает молчание. 1859 год обещает некоторое возрождение чистого вкуса: дай --">