Сара Лейбовиц , Эти Эльбойм - Девочка из Аушвица. Реальная история надежды, любви и потери

кого-нибудь есть газета? – спросили Шони и мой отец, надеясь с помощью газеты направить поток из ведра в нужную сторону.

Газеты ни у кого не оказалось, и вагон становился все грязнее, пропитываясь отвратительным запахом. Время от времени поезд останавливался на станциях, и каждый раз мы надеялись, что получим, наконец, воду и сможем опустошить ведро, но двери вагона все три дня оставались заперты.

Бывало, что поезд ждал – когда-то недолго, когда-то подольше, – вероятно, чтобы разминуться с другим составом. На некоторых станциях добрые люди, жившие поблизости, совали нам через решетку хлеб или вареные кукурузные початки. Все набрасывались на еду, и она исчезала за пару мгновений.

Каждый раз, когда поезд останавливался на станции, мы замолкали, пытаясь расслышать, на каком языке говорят снаружи, но обычно людям не позволяли подходить близко к вагонам, и мы так и оставались в неведении.

Всю поездку нас сопровождали плач и всхлипы. Люди засыпали, стоя на ногах. Иногда стоявшие менялись местами с теми, кто сидел, но спокойствия в вагоне было не дождаться.

Мы все время пытались угадать, в каком направлении едем. Мы не видели ни солнца, ни луны, ни звезд. Казалось, что вся природа и весь мир обернулись против нас.

Окна были узкие, и когда кто-нибудь пробовал выглянуть наружу, другие тут же начинали кричать, чтобы он отошел, потому что остальным нечем дышать. Один раз, когда кому-то все-таки удалось увидеть клочок пробегающего мимо пейзажа, этот человек объявил: «Мы в Польше». Мой отец тоже выглянул в окно и подтвердил: «Мы в Польше».

Человеку сложно поверить, что его отправляют на смерть без всякой вины и без каких-либо объяснений. Человеческий ум не может этого охватить. Возможно, по этой причине, несмотря на мучительное путешествие, мы все еще не лишились надежды и испытывали робкий оптимизм.

Когда нас впервые выволокли из наших домов, среди евреев прошел слух, что нас отправляют за Дунай в какое-то место под названием Дона-тул («за Дунаем» на венгерском), где в болотах находятся торфяники. Мой отец с соседями обсуждали, что, вероятно, всех евреев свозят туда, чтобы мы осушили болота и наладили сельское хозяйство. Мой отец с друзьями были уверены, что мы справимся с такой задачей. Сегодня мне известно, что в тот период из Венгрии ежедневно отбывало четыре поезда, и в каждом было по три тысячи евреев. Всего из Венгрии выехало 147 поездов, которые вывезли около 450 тысяч венгерских евреев. В предыдущие месяцы мы подвергались антисемитизму, мирились с горечью и страданиями в Мукачевском гетто и слышали, что в украинских деревнях евреев убивают, а трупы сваливают в ямы, но если бы кто-то сказал людям в нашем поезде: «Послушайте, большинство из вас умрет в течение часа после прибытия в пункт назначения», – мы посмотрели бы на него, как на умалишенного.

Периодически во время той поездки в вагоне возникали стычки. Одна произошла, когда четырнадцатилетний мальчик привязал свои ботинки за шнурки к решетке на окне. С раскачиванием вагона узел ослаб, шнурки развязались, и ботинки упали, ударив мою мать по лицу. На ботинках были металлические пряжки. Пряжка ударила маму в глаз, и она начала плакать. Отец осмотрел рану, дал маме носовой платок и заверил ее, что ничего страшного не произошло, – на следующий день от удара не останется и следа. Но люди в вагоне в гневе набросились на мальчика, собираясь его побить. Мой отец пожалел его и попытался успокоить остальных. Он сказал разъяренной толпе: «Я сам с ним разберусь. Я знаю, как воспитывать молодежь». С большим трудом ему удалось удержать остальных от нападения на мальчика, сына вдовы. Остаток поездки отец продолжал защищать его от других пассажиров. Моя мама оправилась, хотя глаз у нее заплыл, и под ним остался синяк.

Путешествие было ужасным, но никто в нашем вагоне не умер. И вот теперь, когда оно подошло к концу, мы, восемьдесят четыре человека, стояли перед запертыми дверями, в тревоге ожидая, когда они откроются.

Прибытие в Аушвиц Сара Лейбовиц

Ожидание показалось мне бесконечным. Люди шикали друг на друга: «Тише! Тише! Давайте послушаем, на каком языке говорят снаружи». Но мы ничего не могли расслышать. И понятия не имели, где находимся.

Внезапно засов скрипнул, двери открылись, и до нас донеслись голоса, говорившие на немецком. В вагон ворвался свежий воздух и, смешавшись с вонью внутри, достиг моих ноздрей и заполнил легкие. На меня упал лучик света, --">