Менахем Бегин - Восстание

длинного темного коридора. За столом, на котором лежала груда бумажек, напоминающих номерки прачечных, молча сидели двое.

В ту ночь я был в числе тех, кого вызвали в тюремный коридор. Я был одним из многих, из тысяч, десятков тысяч, которых поглотило море горя, разлившееся по Европе с запада на восток. Вместе с товарищами по камере — самыми разными людьми, которых только самый фантастический ход событий мог свести под одной крышей — я подошел к столу. Когда подошла моя очередь, я в сотый раз заявил, что мое имя — Менахем Вольфович Бегин. Сидящие за столом не взглянули на меня. Один из них порылся в куче бумаг, передал листок другому и тот громко прочел:

’’Особая совещательная комиссия Народного Комиссариата Внутренних Дел признала Менахема Вольфовича Бегина опасным для общества элементом и постановила заключить его в исправительно-трудовой лагерь сроком на восемь лет.”

”С первым апреля!”— невольно вырвалось у меня. Державший бумагу метнул на меня взгляд, но вежливо сказал: ’’Распишитесь, пожалуйста”.

Равнодушно, как и многие другие, я поставил свою подпись. Восемь лет? Концлагерь? Север? Все это казалось каким-то бредом... Пока надо было расписаться на ’’квитанции”. И расписывались. Как расписались бы на квитанции прачечной или налогового управления.

Так закончилось это время — короткие дни и долгие ночи, в течение которых меня совершенно всерьез обвиняли в том, что я был пособником, даже агентом Великобритании.

Дни проходили в прогулках: либо моцион от одной стены до другой, либо мысленные экскурсии в прошлое, в неведомое будущее. Эти экскурсы заставляют заключенного отвлечься. Они сокращают томительные дни в значительно большей мере, чем могут себе представить те, кто никогда не испытывал удовольствия находиться в тюрьме. Дни там летят, как ни странно, быстро. Это, вероятно, самые упорядоченные дни. Они наполнены ожиданием. Начиная с сирены на рассвете и до захода солнца заключенный все время чего-то ждет. Чувство это очень сильно просто потому, что оно направлено на самые простые в жизни человека вещи — от ненасыщающей пищи до выноса ’’параши”. Скудную еду мы получали три раза в день. И чем меньше она нас насыщала, тем больше мы ее жаждали. ’’Парашу” убирали два раза в день — это было событием. Плюс мысленные путешествия, которыми не могли наслаждаться разве не умеющие думать — и вот полная картина тюремных дней. Совсем не так представляешь себе это на воле. Они очень коротки, эти дни.

Ночи — другое дело. Они очень длинные. Очень. Я не про те ночи, когда дают спать. Сон в тюрьме — на узких нарах или на широком каменном полу, очень глубокий и спокойный. Я про другие, про бессонные ночи. Это ночи дискуссий. Между следователями и их ’’подопечными”. Они всегда начинались через час или два после того, как заключенный засыпал. Он никогда не мог знать чем и как эта ночь закончится...

Во время бесконечных ночных допросов я имел удовольствие беседовать: о русской революции, о Великобритании и сионизме, о Герцле и Жаботинском, о встречах Вейцмана с Муссолини; о русских коммунах и еврейских кибуцах, о сионистских молодежных движениях, о Марксе и Энгельсе, Бухарине и Сталине. О капитализме и коммунизме, социализме и тайнах жизни и смерти. О науке и религии, гражданской войне в Испании и Народном фронте во Франции, о теории идеализма и философии материализма.

Мой следователь был человеком молодым, лощеным и держался почти вежливо. Он не сомневался в моей ’’вине”, я в той же мере был убежден во вздорности его ’’обвинений”. Не было никакой нужды ни в доказательствах, ни в свидетелях, ни в чем подобном. Фактов, которые я и не собирался отрицать, было достаточно. Отец с детства учил меня, что мы — евреи, должны вернуться в Эрец Исраэль. Не ’’идти”, не ’’странствовать” и не ’’придти” — но вернуться. Когда я вырос, я стал в студенческие годы активным членом ’’Бейтара” — молодежного сионистского движения, очень популярного в то время. В него вложил всю свою любовь и интеллектуальный гений Владимир Жаботинский, самая большая в нашу эпоху личность после Герцля. За год до того, как вспыхнула война, я стал руководителем движения ’’Бейтар” в Польше, где были миллионы беспомощных, преследуемых евреев, мечтавших о Сионе. Мои друзья и я работали над тем, чтобы воспитать поколение, которое сможет

--">