Александр Дмитриевич Зятьков - Былое

шести до восьми. Заходишь на крыльцо, открываешь дверь, просторный коридор, прямо по ходу наша дверь, а направо и налево — двери соседей.

У соседей справа недавно родился малыш. Соседи эти-дядя Ваня и тетя Нюра Третьяковы, а первенца своего они окрестили Леней.

Я бегу домой чуть ли не сломя голову и поздно заметил лежащего на крыльце Дика, замечательного представителя породы немецких овчарок. Собака эта была дяди Вани Третьякова, он ее усиленно дрессировал и было этому псу на то время года полтора. Я наступил ему на хвост, сделал шаг и тут же почувствовал, как моя правая нога ниже колена была схвачена и как бы заключена в тиски. Я замер, а пес, не причинив мне боли, подержал ногу в зубах, тихо, без злобы порычал и в тот момент, когда почки у меня совсем были готовы расслабиться, отпустил ее. Это был очень умный пес, прекрасно знавший все команды и как к кому относиться. Хозяев он обожал, к соседям относился нейтрально, а посторонним показывал великолепный набор зубов и клыков, имевшихся в пасти, но ни разу не слышал я, чтобы он кого-то укусил.

Лето, жара. Дик лежит на крыльце, излюбленном своем месте, свернувшись в полукольцо и вывалив язык. На боку у него лежит кошка Матрена, тоже Третьяковых, свернулась в кольцо в другую сторону и забавно наблюдать, как Дик дышит и кошка колышется вверх-вниз, вверх-вниз…

Год 1950

Зима. Морозы стоят сильные, за 40 градусов и продолжаются несколько недель. На улицу меня не выпускают. Развлечение, когда время от времени, вечерами собираются соседи родственники, приносят патефон, имевшийся у основательных Третьяковых, играет гармошка, женщины образуют одну кучку, мужчины же садятся на длинную лавку у печки, на которой вольготно расположился я. Само собой разумеется, хорошее застолье. И начинаются разговоры, в основном о войне, ведь совсем же недавно, по сути, окончилась она. Не все из собравшихся на ней были, и отец мой тоже, в войну от железнодорожников было больше пользы на своем рабочем месте.

Рассказать всем этим людям действительно было о чем, на последующих сборищах и гулянках многие рассказы повторялись и я помнил их очень долго, даже сослуживцам в армии рассказывал многое из того, что казалось мне интересным, кое-что помню и доныне

Настал мой пятый день рождения, первый, о котором я немного помню. Брат вручил мне нарисованную им открытку, а мать дала большую круглую жестяную коробку, на которой красиво было выведено: «Монпансье». Там были мелкие леденцы, я лакомился с самого утра, угощал соседских ребятишек и всеравно к вечеру там оставалось четверти три, если не больше. Надолго потом ее мне хватило.

А вечером того же дня соседи и знакомые собрались прямо во дворе, вытащили столы, лавки, музыку и здорово весело было. Несколько раз меня подзывали, а один раз я даже стал на табуретку и все видели ровесника Победы, надавали так же кучу угощения.

Упомяну в своих заметках, пожалуй, вот о чем. Взрослые в своей дружной компании раз говаривали о своих родственниках, соседях, друзьях, где-то сидевших, отбывавших наказание порой неизвестно за что. Особняком стояли разговоры о людях известных, особенно о певице Руслановой и маршале Жукове. Жуков не был в лагерях, но его понизили в должности, убрали из Москвы и назначили командовать сначала каким-то южным военным округом а потом он был загнан еще дальше, на Урал, в Свердловск, где был командующим УВО. Уважение в народе к нему, даже любовь, была, пожалуй, не меньше, чем к самому Иосифу Виссарионовичу, сходились во мнении, что ему и там неплохо, не сравнить с тяжкими военными заботами, а для рыбалки, охоты, до которых Жуков был охоч, места там просто замечательные. Никто не знал и не мог знать истинной подоплеки тех дел.

Что касается Руслановой, то знали, что посадили ее вместе с мужем в 1948 году и находилась она под арестом до смерти Сталина. Так же никто не знал, за что ее посадили, говорили, что Сталин, который ничего не забывал, припомнил, что далеко еще до войны, на концерте в Кремле, после его окончания, ее с другими участниками пригласили за роскошный стол, и тут Русланова, увидев такое великолепие, которое можно представить, сказала вроде того, что мол, вы лучше земляков моих накормите, которые кору с деревьев обдирают. Сталин будто бы тогда сказал, да, язычок у тебя. Тогда как-то обошлось.

Или же частушку она первой спела, которую и сейчас многие помнят, а раньше ее знали все через одного:

--">