Александр Аркадьевич Горбунов - Олег Борисов

«экзекуции» горько плакал.

В 1943 году Борисовы из эвакуации вернулись. Но не в Приволжск, не в Плес, а в Карабиху. Проживали на территории усадьбы Некрасова. В военные годы все здание было поделено на комнатки по 8–10 метров. В апреле 2014 года на усадьбе появился новый памятный знак: открыли мемориальную доску, посвященную братьям Борисовым — Олегу и Льву. На открытие приезжала Алла Романовна Борисова.

Надежда Андреевна стала в Красных Ткачах старшим агрономом совхоза «Бурлаки», имевшего отношение к ярославской кордной фабрике (технические ткани). Олег и Лева матери помогали. «Вкалывали так, — вспоминал Олег, — как сейчас, по-моему, никто уже не работает. Валили лес, таскали бревна, водили трактора, работали на сенокосилках и в мастерских — к поршням подгоняли кольца». А еще Олег разгружал вагоны, объезжал совхозных лошадей — надо было помогать маме кормить семью.

В школу в Красных Ткачах — небольшую, уютную, в два этажа — Олег каждый день ходил (три километра) из Карабихи. Учился он неважно. По русскому языку у него была крепкая тройка, а иногда — редко — слабенькая четверка. Это уже считалось «прилично». Сидеть за учебниками не было времени. «Если бы, — говорил, — на экзаменах нужно было сдавать столярное ремесло, паяльное, лудильное, парикмахерское — это были бы пятерки».

Физик по фамилии Заяц, вспоминал Борисов, его «ненавидел. Люто. По его науке я был самым отстающим. Он влетал в класс как петарда. Мы еще не успевали встать, чтобы его поприветствовать, а он кричал с порога: „Борисов — два!“ Я ему: „За что?“ А он мне снова: „Два!“ Да так, что чуть гланды не вылетали».

«Я был безнадежным учеником, — признавался Олег, — но все-таки определение свирели (то есть обыкновенной дудки с точки зрения физики) он заставил меня выдолбить. По сей день помню: „…при введении воздуха в какую-либо пустотелую трубку струя попадает в узкий канал в верхней части свирели и, ударяясь об острые края отверстия…“ И так до бесконечности.

„Материализм и эмпириокритицизм“ тоже не давался. Но тут педагог был настроен по-философски. Он размышлял: „Ты, Борисов, знаешь на ‘кол’, остальной класс — на ‘два’, твой сосед Степа (а он был отличник) знает на ‘три’, я знаю на ‘четыре’. На ‘пять’ — только Господь Бог, и то — с минусом“. Олег пытался возразить, откуда, дескать, Господь что-нибудь знает об эмпириокритицизме? Педагог соглашался: „Тогда на ‘пять’ знает только автор учебника“».

В Ткачах Олег с друзьями-одногодками и Лев пасли коров и телят. Олег с друзьями на лошадях. Льву как-то сказали, чтобы он загнал всех назад, а сами куда-то ускакали. Один теленок отбился от стада. Лева пошел за этим теленком. Сквозь высоченную траву. И вдруг хвост этого теленка исчез из поля зрения мальчика. А потом исчез и он сам: провалился в яму с отходами. Вслед за теленком. Остался по шею в этом навозе (Лев Иванович потом шутил: «И так вот я — я всю жизнь. Но — не до конца»). Олег с друзьями подоспели вовремя, пришли на помощь и вытащили их. Сначала — теленка…

Жили после войны впроголодь. Поколачивали пионеров из лагеря за то, что они сыты и хорошо одеты. Сами, конечно, хотели одеться получше, парнями уже были, носили брюки клеш и клинья специальные вставляли, аккуратно подшивали белые воротнички. «Зимой, — вспоминал Борисов, — ходили в ботиночках — все в валенках, а мы в ботиночках, носили „прохоря“, это сапоги такие с мягким голенищем. Помню, как первый раз я напился пьяным, на руках домой принесли… Моя это жизнь была, мо-я!»

В некрасовской Карабихе каждый, писал Борисов, «из нас уже знал: „…ты и убогая, ты и обильная…“». В двух шагах от усадьбы поэта — почерневший сруб обитавшего в Карабихе музыканта, Льва Ферапонтовича. К нему в обучение Надежда Андреевна, неожиданно подарившая сыну на день рождения дешевенькую скрипку, и решила его отдать — приобщить тем самым к высокому искусству. Большого горения заниматься, что видно из дневниковых записей, у мальчика не было, однако по радио он услышал «Крейцерову сонату» («Помню, — говорил, — как сейчас — играли Полякин и Нейгауз»), и ему показалось, что точно так же, в таких же «варварских темпах» и он будет играть — завтра же…

«Скрипач, который открыл дверь, — вспоминал Олег Иванович, — был почти коротышкой. По своей тонкости напоминал линейку. Как и на большинстве мужского населения, на нем была торжественная голубая майка навыворот. Изрядно вылинявшая, в пятнах от --">