Гайто Газданов - Рассказ об Ольге

продолжает свое существование у последователей Владимира Соловьева и в следующем столетии. К тому моменту, когда Газданов начал свою писательскую жизнь на Западе, в европейской литературе уже появилось понятие секс-символа как выражение сущности женщины-самки. Кто-то, подобно Джойсу его эстетизировал, кто-то принимал как неизбежность, подобно Генри Миллеру. Эта самка была подчас глупа и отвратительна, но к ней были обращены самые нежные чувства героя. И если в Х1Х веке на эту тему была бы написана поучительная история о трагедии неосмотрительного юноши, то в начале ХХ века появился роман "Тропик Рака" о женщине – символе Вселенной, в которой "все течет"…

В советской официальной литературе такое понимание женской сущности трансформировалось в женщину-производительницу станков или детей, что само по себе не удивительно, так как в это время наяву женщин награждали и присваивали им звание "героинь", в зависимости от того, на каком фронте работ они отличились.

Но в обоих понятиях женского идеала и секс-символа есть некий элемент унификации (первый – порожденный христианским сознанием, второй – вырождением оного). В произведениях Газданова мы не встретим ни идеала, ни символа. Писатель отметит лишь те черты, которые особенно значимы, которые выражают природу героини, а она у каждого живого существа, по Газданову, своя. Утрата подлинной индивидуальности и есть внутренне противное художнику внесоциальное люмпенство, но с возлюбленными его рассказчика этого не происходит ни при каких обстоятельствах. И потому разочарование не есть удел газдановского героя…

Ольга Орлова

Рассказ об Ольге

Когда я вспоминал об Ольге, мне всегда казалось, что я знал ее всю мою жизнь, бесконечно давно; я видел ее, как картину, которая бы всегда висела в моей комнате и которая кроме того сопровождала бы меня во всех моих воображаемых и настоящих путешествиях. И вместе с тем, несмотря на это длительное знакомство, которое началось с пятнадцатилетнего возраста,с тех времен, когда она была тоненькой девочкой с сердитыми черными глазами, в ней навсегда осталась какая-то неуловимость, которая иногда даже раздражала меня. Ее нельзя было знать, как знаешь других людей или женщин; в ней было нечто скользкое и уклончивое и время от времени, в ней появлялась такая явная и чужая отдаленность, совершенно необъяснимая на первый взгляд, точно это было существо с другой планеты. Я никогда не мог найти объяснение этому – и она сама не знала, почему это так происходило, в этом была ее личная особенность, независевшая ни от ее воли, ни от ее чувств. В этом бывало иногда нечто почти мучительное и во всяком случае чрезвычайно странное, и к этому нельзя было привыкнуть, к этому постоянному впечатлению, что я встретил ее точно в поезде или на параходе, провел с ней некоторое время, успел понять и почувствовать ее непередаваемое очарование, которое мне хотелось бы непременно удержать, и вот – вокзал далекого города или белая пристань чужого моря – и ее силуэт легко и быстро исчезает с моих глаз; она идет своей стремительной походкой, неся в руке маленький чемоданчик и через минуту ее опять нет, как не было несколько часов тому назад. Она действительно всю жизнь уезжала по каким то чрезвычайно важным причинам, о которых не говорила я думаю оттого, что их не было, а была одна ненасытная жажда постоянного, и в сущности, бесцельного движения, в котором она чувствовала необходимость. От этого впечатления повторяющихся и совершенно неизбежных отъездов, я не мог избавиться, когда думал о ней, – хотя оно не вполне соответствовало действительности, она иногда годами жила в одном и том же городе, в одной и той же стране, но именно чувство отъезда было для нее наиболее характерно. И когда я пытался в вечерней тишине за моим письменным столом, разложить ее жизнь на произвольные короткие отрезки, почти так, как я действовал бы, разрешая какую-то определенную проблему, я неизменно констатировал, что всякий раз каждый сколько-нибудь постоянный, сколько-нибудь неподвижный период ее жизни – в определенной квартире, в определенном городе – казался всегда временным и случайным, и с абсолютной неизбежностью ему предшестовал и за ним следовал – отъезд. И среди нескольких людей, которые любили ее больше всего в жизни, – я знал их почти всех – не было ни одного, который не чувстовал бы, что в ее горячей и нежной близости есть ощущение постоянной --">