Борис Андреевич Шагаев - О театре и не только

собирательством – старины, марок, бутылок и т.д. У другого вдруг появляется зуд к писательству, рисованию и т.д. Наступает момент томления духа. Писание – это акция гипноза. Я начал писать всякие глупости в школьной стенгазете. Мне как-то поручили ее оформить. Все помощники отбоярились, и я вынужден был всю стенгазету выпустить один. Мне это понравилось. Первая полоса – это Спасская башня Кремля. Вторая – что происходит в стране. Потом – школьные события, и последняя полоса – карикатуры на школьную тему. Однажды я занял первое место в районе как лучший редактор газеты.

Я – калмык, восьмиклассник, занял первое место, в сибирской ссылке. Мать была горда, в школе пацаны и учителя зауважали. В то время голод уже был не так страшен. (Один профессор в Ленинграде в институте сказал: «Не будьте приложением к своему животу и гениталиям». В словаре посмотрел, что такое гениталии. Рисовать я любил с детства. Мама мне всегда покупала цветные карандаши и «Пионерскую правду». Оттуда я срисовывал и Спасскую башню, и шрифт, и карикатуры для стенгазеты.

Уже работая в театре, я потихоньку сочинял всякие опусы для капустников, на дни рождения и т.д. Написал как-то пьесу про молодых наших партизан и показал Кугультинову. Он мягко сказал: «Изучай жизнь и читай больше драматургию». Это было в 1967 году. По его совету стал изучать жизнь и записывать интересные случаи. Пьесы читал подряд. Появился кураж, и хотел избавиться от демонов, которые внутри. Меня тянуло к писательству. Стал записывать в толстую тетрадь всякие размышлизмы.

В тетради написано: «Начал писать 3 мая 1989 года». И в течение 18 лет записывал. Лень родилась раньше меня, и поэтому все шло черепашьими шагами. Собрал, прочел написанное в разное время, и усомнился. А кто будет читать? Время телевидения, компьютера и не до чтива. Ушла та эпоха, когда зачитывались мемуарами. Сейчас по телевидению, в интернете можно увидеть, про знаменитых, знаковых, медийных, про скандальных и про шелупенистых людей московской тусовки. Всю изнанку, о чем до гласности стеснялись говорить на кухне. Прет физиология с унитазной клюквой. Публика глотает все это с удовольствием. А тут какой-то периферийный графоман-мемуарист со своими театральными заморочками. Никого это не интересует, как заплесневевший хлеб. Может с десяток любопытных, не театральных, читателей найдется. Работники театра читать не будут, а те кто случайно наткнется на книгу, будут листать страницы, не читая, и искать свою фамилию. Не найдя, отбросят в сторону. Мы, театралы, не любопытны. Про свою профессию мало читаем. Прочтут меньше, чем появится врагов. Враги будут расти в прогрессии. Персонажи книги, плюс родственники, плюс «единомышленники» и те, кто не читал, но услышал со слов всех перечисленных. Я писал правду, не свою, а объективную, фактологическую. Можно будет проверить. Некоторые бумаги приказов, письма подписантов наверх, кляузы сохранились у меня, некоторые дали коллеги.

В свое время, в течение многих лет, я по-своему разрешал томление духа. Переводил, излагал на бумаге. Пьесы читал, ставил. Рассказы, юморески, стихи, эпиграммы, пародии складывал в стол. Некоторые печатались, если просили журналисты. Зуд писательства был, зуд издаваться тлел, как головешка. Не было амбиций увидеть написанное в печати, как было большое желание выпить пива в жару.

Я выполнил зуд своего времени, когда перо просилось к бумаге, а сейчас все желания истощились, ввиду бессмысленности. Зайдешь в библиотеку, в книжный магазин и поражаешься. Такое впечатление, что пишут, кажется, все. И утонуть в этом океане книг – запросто. Зачем, думаешь, и ты в этот сонм графоманов? Классики не в счет. Я зачитывал некоторые куски записей друзьям по духу, когда «попив нарзану», начиналась вакханалия тщеславия. Кто-то читал стихи поэтов, ну а я свои вирши. И друзья говорили: – печатайся. Раздумья про печатание длились несколько лет. Прочел много мемуарной литературы российских, калмыцких авторов. Разные по художественной глубине, по широте мыслей, взглядов. Наши авторы больше пишут о своем пути и какой выдающийся вклад сделали в культуре. Особенно отличаются этим чиновники от культуры, министры. Вот они меньше всего и внесли «выдающегося вклада». Но каждому свое. Им кажется, что они занимаются творчеством. Один министр написал книгу, и теперь на всех тусовках, надо не надо, на торжествах, похоронах, на улице постоянно влезает и озвучивает свой «вклад». Это уже --">