Маргарита Александровна Эскина - Мастера и Маргарита

смотрели спектакль во МХАТе. Во время действия я вдруг услышала шепот: «Больше не могу. Я думал, это комедия». И, не выдержав, он ушел после первого акта.

В театре он был не профессионалом, а зрителем. Причем нередко зрителем очень усталым.

Однако интуитивно чувствовал многое. Выводил на сцену Дома актера никому не известных талантливых артистов, представляя их театральному миру.

Он любил театр, закулисье, горячий возбуждающий воздух премьер. Но знал и оборотную сторону актерской жизни: интриги и зависть, работа на разрыв в нескольких местах одних актеров и трагедия незанятости и неуспеха других, публичная востребованность и катастрофическое одиночество. Он глубоко сочувствовал актерам и помогал им. Ради них готов был на все. Мог в 6 часов утра мчаться во Внуково, чтобы встретить гостя из Грузии, объехать полгорода в поисках фруктов, которые любила заболевшая Марецкая…

Сергей Юрский рассказывал, как он и его коллега, еще совсем молодые, отправились из Ленинграда в Москву, чтобы выступить в Доме актера. В поезде почти всю ночь прокутили. Утром, подъезжая к столице, увидели идущего по перрону с букетом цветов Эскина, Начали гадать, кого он встречает — в Ленинграде известных людей у поезда не заметили. Когда же стало ясно, что встречают их — молодых, утомленных кутежом, — Юрский, по его словам, впервые ощутил, что значит профессия актера.

Папе было свойственно благоговение перед актерами (чего, к сожалению, лишена я). Казалось бы, он общался с ними ежедневно на протяжении многих лет и тем не менее с такой радостью и гордостью порой сообщал: «Знаешь, Маргуля, мне сегодня звонил Станицын!»

Помню, папа говорил по телефону одной актрисе: «Смотрел вчера спектакль. Потрясен! Вы так никогда не играли!» А я знаю, что в театр он вчера не ходил. Иногда он немного привирал, чтобы выразить на самом деле искренние восхищение и любовь.

Недавно в одном из журналов в очерке о Рине Зеленой я прочитала историю, которую тоже знала. История очень характеризует папу. Рина Зеленая всем рассказывала: «Я стала такой знаменитой, что Эскин мне сказал: „Конечно, ваша панихида будет в Доме актера“». Они с папой были в очень хороших отношениях (мы даже приходили к ней домой, и она подарила мне фарфоровую кукольную посуду — королевский подарок по тем временам). И вот Рина Зеленая эту историю про панихиду рассказывала как анекдот, и все всегда хохотали. Но однажды она ее пересказала в присутствии директора ЦДРИ Бориса Михайловича Филиппова. Надо заметить, что ревность папы к ЦДРИ была просто болезненной. Он не мог слышать про Дом работников искусств, хотя считал Филиппова великим деятелем и своим учителем. Борис Михайлович к Дому актера относился так же ревниво. Услышав рассказ Рины Зеленой, он возмутился: «Что Эскин себе позволяет? Какой Дом актера?! Вы — наш человек, и ваша панихида будет в ЦДРИ!» Где в итоге была панихида по Рине Зеленой, я уже, к сожалению, не помню.

Актеры чувствовали преклонение папы перед ними. Неслучайно 75-летие Эскина вылилось в такой праздник, какого на моей памяти не было. Пришли все. Зал Дома актера был набит битком — Олег Ефремов немного опоздал и стоял, не найдя свободного места О папе говорили со сцены с большой нежностью, любовью и благодарностью.

* * *

Папа был очень разным: с одной стороны, он проявлял удивительное благородство, с другой — позволял себе чрезвычайную бестактность. В 14 лет я влюбилась в актера Малого театра Дмитрия Павлова (такой тип русского мужчины всю жизнь был моей страстью). Павлов снялся тогда в фильме «Моя любовь». А в Доме актера в то время размещалась выставка, где были три его фотографии. Когда выставку разбирали, эти снимки я взяла себе. Позже мы встретили Павлова, и папа немедленно объявил: «Моя дочка в вас влюблена!» Я стояла, не зная, куда себя деть.

Он совершенно не думал о моих чувствах и порой не проявлял никакой деликатности. Мог у себя в кабинете при всем народе спросить меня: «Что это ты так дико причесалась?»

Папа был очень внимателен к людям и в то же время позволял себе орать на подчиненных. Почти тридцать лет он проработал с двумя замечательными помощницами — Адриенной Сергеевной Шеер и Галиной Викторовной Борисовой.

Галина Викторовна, чрезвычайно коммуникабельная, покоряла чуткостью и обаянием. Мало кто мог отказать ей в просьбе. Она легко подхватывала идеи и с энтузиазмом воплощала их (не зря долгие годы она вела --">