Лев Давыдович Давыдов - Верность

было примерно в середине ноября. А год такой, что его не забыть, — 1939-й. Начало второй мировой войны. Проверил по газетной подшивке — все сошлось. В воскресенье 12 ноября газета напечатала статью Карбышева. А 13-го состоялось еженедельное редакционное совещание (обычно на таких совещаниях присутствовали все сотрудники редакции, а часто и представители наркоматов, и авторы).

Мне запомнилась даже погода в тот понедельник. С ночи зарядил снег. Сперва невесомые пушинки, потом будто сквозь продранное сито повалили густые хлопья. Завихрило, завьюжило.

К утру Москва побелела. А светлее не становилось. Небо прямо повисло на верхушках деревьев и крышах домов: не пробиться солнечному лучу. Тротуары, булыжные и асфальтовые мостовые, трамвайные рельсы замело. По малому бульварному кольцу трамвай «А» едва передвигался следом за неистово грохотавшим и отчаянно звеневшим снегоочистителем.

У Трубной площади наш вагон надолго застрял в ожидании, пока его громоздкий поводырь взберется по крутому подъему на Сретенку. Именно Сретенка и нужна была мне. От нее предстояло добежать до улицы Мархлевского, к дому № 2, нырнуть в один из многочисленных подъездов, вскочить в лифт и подняться на шестой этаж, в редакцию.

Я уже ничего не видел и не слышал. В ушах чудился звон старинных стенных часов в редакторском кабинете. На десятом гулком ударе дверь в кабинет наглухо закрывалась со стороны приемной. Закрывала очаровательная Джульетта Ромеовна Батистини, секретарь редактора, комсомолка, коренная москвичка, дочь машинистки с Трехгорки и итальянского инженера-эмигранта. Романтическое имя нисколько не мешало ей быть неколебимым стражем однажды установленного порядка. Войти в кабинет, пока шло заседание, мог только брандмайор пожарной команды, если оттуда явно запахло горелым.

Мне повезло. Сбросив на ходу пальто и шапку, весь в поту я вскочил в кабинет до последнего рокового боя часов.

Через несколько секунд Куников объявил:

— Совещание отменяется!

Однако никто об этом не пожалел.

— Обратите внимание, товарищи, прежде всего на то, как развиваются события…

С этого Карбышев начал.

Перед нами ожила географическая карта. Стали зримыми зыбкие границы европейских государств, уже втянутых во вторую мировую войну. Прояснился ход военных действий на разных фронтах.

Показав нашу новую границу, он предложил сперва «посмотреть на нее из Москвы».

Всем и без того было ясно: воссоединены земли, народы Украины и Белоруссии. Граница передвинута на запад.

Тут последовало второе предложение: не попытается ли кто-нибудь взглянуть на ту же границу с противоположной стороны, то есть с запада на восток.

Опять яснее ясного. Виден Советский Союз. Шестая часть мира и тогда единственная на всех континентах земного шара социалистическая держава.

Комдив похвалил наше знание географии, но посоветовал присмотреться зорче. Не находим ли мы, что война вплотную приблизилась к нашей Родине? Соседом стал агрессор — гитлеровская Германия.

Реплику о том, что с Германией заключен договор о дружбе и ненападении, Карбышев отпарировал быстро и веско: «На договора надейся, а сам не плошай!»

Беседа затянулась. Не могу передать ее во всех подробностях. Пытаюсь донести уцелевшее в памяти.

Мы заметили, что Дмитрий Михайлович любит пословицы, поговорки. Сыплет ими как из рога изобилия. Часто переиначивая на свой лад, но всегда уместно и очень удачно. Вообще в разговоре он был гораздо интереснее, занимательнее и еще яснее излагал свои мысли, чем в статье. Всем, кто внимательно прочитал ее, хотелось не упустить счастливого случая получить из «первых рук» разъяснение недосказанного, полностью нераскрытого. Доверительный тон беседы, взятый Карбышевым с первых слов, подстегивал наше любопытство. Впрочем, газетчику всегда хочется знать обо всем и пораньше, и побольше других.

Гостя прямо атаковали вопросами. Он отвечал обстоятельно. Многое видел далеко вперед, а кое в чем заблуждался. Например, считал, что несомненно «на ход военных действий линия Мажино и позиция Зигфрида окажут огромное влияние». Сейчас все знают — не оказали. Так это сейчас…

А в ноябре тридцать девятого не было среди нас оракула, который мог предсказать чудовищное вероломство Гитлера, фашистов. Не знал и Карбышев, что они, поправ нейтралитет Бельгии, оккупируют ее и ворвутся во Францию, обойдя линию Мажино. Наверное, даже не --">