Юрий Чичев - Но тогда была война

то ли в пламени революции. Так что день рождения мамы мы всегда справляли 31 мая. Только недавно заглянул в церковный календарь и понял, почему: именины у мамы в этот день: мц. Клавдия.

О прадеде, отце деда Николая, сведения вообще скупы. Мой двоюродный брат Валентин, старший сын тетки Насти, кое-что выведал по родне, ему близкой, про нашего прадеда. А служил он чуть ли не управляющим в Тамбовском имении графов Шереметевых. Откуда он, как разрасталось его семейное древо, что за судьба — мне, к сожалению, да и наверное, к стыду, не ведомо. Но как узнать, если ни один дед с бабкой не дожили до моего рождения?

А народ деревенский генеалогии не научен. Слышал я только, что прадед был нрава буйного, свободолюбивого и чуть ли не революционного, ну и пивал крепко. Как напьется, крамольные речи произносит и народ на бунт подбивает против "сатрапов". Сын его, мой дед Николай, отец мамы, только запои от него унаследовал.

Жили Анна и Николай Голубевы странно: вроде бы сельские люди, на земле обитают, но хозяйства никакого, ни пашни, ни скотины: игла, наперсток, сантиметр да ножницы — вот и весь рабочий инвентарь деда Николая. Чем за работу заплатят, тем семья и сыта. С утра до вечера сидел дед у окна, головы от шитва не поднимал. А раз в году все бросал и исчезал из дома — в запой. А потом возвращался, тихий и смиренный, садился за стол лицом к окну, спиной к двери и снова брался за иглу… И так год за годом. А между тем рождались и росли дети: Дуня да Настя, Марфа да Мария, Павлуша да Клавдюша. Красавицей-невестой умерла Марфуша, младенцем прибрал Господь мальчика…

Анна скончалась в 1916 году, когда Клаше три годочка было всего-то… А как исполнилось тринадцать, не стало у нее отца. Умер мой дед Николай, оставив дочерям только хату развалившуюся да отчество…

ДУНЯ

Дуня с Настей еще в позапрошлом веке родились. Только когда, не знали, все по тем же пожарным причинам. Одним словом, когда сестрам выправляли паспорта при советской власти, медицинская комиссия им на слово не верила, а возраст молодым женщинам врачи определяли на глазок, визуальным способом, заглядывая в рот, как лошадям. И определили с "занижением", как говаривала тетка Дуня, в пользу государства.

Евдокия Николаевна в молодости была статна и красива, как героиня пьес А.Н. Островского. И влюбился в нее женатый немолодой купец. Законная-то супруга его пребывала в вечной болезни и с постели не поднималась. А он находился еще в самой мужской силе, вот и приглядел себе Евдокию и уговорил ее жить с ним без венчания. И та согласилась. Видать, бедность была невмоготу. И жена купеческая не возражала, вошла в понимание. И даже полюбила Дуню. И жила у них в доме Дуня — и любовницей, и экономкой, и кухаркой, и сиделкой для законной жены. А от детей-то купцовых ох и натерпелась же она… Жизнь ее достойна пера романиста, а не журналистской скорописи. Но я вернусь еще к образу тетушки своей.

Родила Евдокия своему Куприяну Ивановичу двух девочек замечательных… НЭП нагуливал экономические жиры на исхудавшее в войне и революции хилое тело страны, да вдруг перед самой коллективизацией супруг ее невенчанный скоропостижно скончался. А дифтерийный мор и дочек у нее унес. Взрослые законные дети покойного выгнали Евдокию из дому, не выделив ей никакой доли. Вот на этом пока остановлюсь.

НАСТЯ

Тетка Настя знаменита тем была, что живого царя Николая II в Тамбове видела — когда ее в 14 лет служанкой в город определили, пристроили, слава Богу! Помню, как уже старенькая, незадолго до смерти, она мне про свою жизнь рассказывала: почему-то садилась на корточки передо мной, маленькая, сверху — крошечная, смотрит на меня снизу, головку седую задерет и рассказывает, рассказывает… А я стою над ней, опустив голову, и слушаю, слушаю. А садилась она, как потом выяснилось, потому что боли в таком положении отпускали…

Но я лихо лет через семьдесят махнул. Надо бы в Тамбов вернуться, где Насте не сладко жилось, хотя и одевалась чистенько, и передничек в оборочках, беленький да накрахмаленный. Приставал к Насте хозяин, слишком выразительно ухаживал… Было там что, не было — теперь и спросить не у кого, не дознаться.

Но когда Настя вернулась в Васильево, то вслед за ней кто-то и "мнение" привез, и трудно ей было поначалу жить с этим "мнением", замуж не брали. По меркам того времени, да и по нынешним, замуж она вышла поздно: первенца-то, брата моего --">