Владимир Зиновьевич Санников - Записки простодушного. Жизнь в Москве

«Москва». А затем — воскресение храма Христа Спасителя и его освящение 19 августа 2000 г. — событие знаменательное, своего рода знак покаяния — покаяния за тысячи снесённых православных церквей.

Это моё отступление может удивить: при чём тут моя аспирантура? А дело в том, что прямо на противоположной стороне Волхонки стояло, стоит (и, надеюсь, будет стоять) пережившее все эти бури небольшое скромное здание, подобное скромной гимназистке (да это и была попервоначалу женская гимназия). Вот к этому-то зданию, ставшему зданием Института языкознания АН (Академии наук) СССР, подошёл я, робкий провинциал, в начале сентября 1955-го.

Хорошо помню вступительные экзамены и подготовку к ним. Вот я готовлюсь к экзаменам, сидя за столиком в конференц-зале Института, а в противоположном конце зала за столом горячо обсуждают какие-то проблемы трое учёных. Среди них по фотографии узнаю́ «самого́ Реформатского», того, который написал замечательное «Введение в языкознание»!

Призна́юсь, Александр Александрович меня при первом знакомстве разочаровал: замечательный учёный и — какие-то шуточки! Вот он, задорно поблёскивая глазами, явно рассчитывая и на случайных людей, которые толклись в зале, читает стихи молодого поэта-солдата:

Есть в штанах у солдата заветное место,

Это место дороже солдату всего.

Это место — карман, и в нём фото невесты,

Что с победой домой ожидает его.

Вспоминается также казус, связанный со вступительными экзаменами. На экзамене по русскому языку я, говоря о сложном предложении, в том числе о теории Н. С. Поспелова, произнёс громкую фразу: «Но мне кажется, что профессор Поспелов вместе с водой выплёскивает из ванны и ребёнка». И тут Реформатский (председатель комиссии) указал мне на маленького, скромного человека: «Познакомьтесь — профессор Николай Семёнович Поспелов». Я страшно смутился, но, к счастью, это было уже в конце экзамена.

Кроме меня успешно сдала приёмные экзамены в аспирантуру моя сокурсница Лия Андреева. В октябрьском номере (1955 г.) институтской стенгазеты «Русист» отмечалось, что при конкурсе 12 человек на место в аспирантуру поступили два выпускника Молотовского (Пермского) университета, и подчёркивалось, что этот университет даёт студентам отличную филологическую подготовку.

В небольшом здании Института языкознания на Волхонке — интернационал. Как у Пушкина в «Братьях-разбойниках»:

За Волгой, ночью, вкруг огней

Удалых шайка собиралась.

Какая смесь одежд и лиц,

Племён, наречий, состояний!

Сравнение академического института с шайкой разбойников выглядит кощунственным, но — посудите сами: у нас тут и смесь племён, наречий (кавказцы, угро-финны, тюрки, русские…), и смесь научных интересов (специалисты по романским, германским, славянским языкам). Жили дружно, не было ни одной стычки на национальной почве. Особенно дружен я был с чувашем Сашей Феоктистовым и с двумя узбеками — Шамси́ Шакуровым и Борисом Джураевым. Первого (Шамси́) безобидно, в шутку называли дехканином, второго — баем (возможно, потому, что он был из более состоятельной семьи). Я жил с ними в одной комнате в аспирантском общежитии. Помню, одна моя знакомая принесла в общежитие и подарила мне — черепаху (!). Может, подражала Аглае Епанчиной, подарившей князю Мышкину ежа. Меня подарок несколько озадачил, а у моих товарищей вызвал отвращение: в Узбекистане черепаха считается нечистым животным. Мы не раз сидели с Шамси́ и Борисом в ресторане «Узбекистан». На мои советы жениться на русских девушках и остаться в Москве они отвечали: «Нет, они смелые очень!».

«Лингвистический интернационал» прекратил своё существование в 1958 г., когда из Института языкознания выделился Институт русского языка (ИРЯЗ).

Я поступил в аспирантуру в 1955-м, уже после смерти Сталина, но следы сталинских порядков ощущались даже в этом тихом академическом институте. Выбранный секретарём комсомольской организации Института, я знакомился с делами организации и наткнулся на персональное дело сотрудницы Института Г. А. Золотовой. В начале войны она девчонкой поступила на военный завод, скрыв, что она — дочь кулака. «Почему Вы это сделали?» — «Я хотела служить народу в годы войны. Кто бы иначе меня на военный завод принял?». Комсомольское собрание сурово её осудило. Сохранился текст гневного выступления В. П. Даниленко: «Если человек способен солгать с --">