Лев Ильич Левин - Четыре жизни. Хроника трудов и дней Павла Антокольского

Шпитальского, знакомится с гимназисткой — Алеевой, которая ему нравится».

Следует примечание: «Показ П. Г. Антокольского при поступлении в Студию». Н. Шпитальский — актер, один из организаторов студии. Е. Алеева — ученица Вахтангова, впоследствии заслуженная артистка РСФСР.

Об этом знаменательном эпизоде своей биографии Антокольский подробно рассказывает в «Повести временных лет»: «Вызванный Вахтанговым на сцену, я прочел два стихотворения Пушкина: «Для берегов отчизны дальной...» и «Я вас любил: любовь еще, быть может...» Прочел, как всегда читают на таких испытаниях: противным сдавленным голосом, еле дыша от напряжения и не зная, куда девать руки и глаза. Затем последовал так называемый этюд. В помощь мне была послана смешливая, угловатая, стриженная под курсистку блондинка, и Вахтангов предложил нам разыграть знакомство на какой-то вечеринке. Наше дело было придумывать подробности, говорить что вздумается. Я робел, конфузился, зато партнерша моя была мила, старалась разговорить меня, сунула мне какой-то цветок. Я тщательно старался продеть его в петлицу, сломал и сконфузился окончательно. В зале раздался смех, а Вахтангов крикнул: «Спасибо, достаточно».

То, что Антокольский рассказывает о себе с юмором, делает ему честь. Но, если говорить серьезно, испытание прошло успешно, Вахтангов принял его в студию и через некоторое время поручил ему и Алеевой водевиль «Ветка сирени».

Пришедшие на свидание со своими «предметами» гимназист и гимназистка знакомятся «под душистою веткой сирени» и мгновенно влюбляются друг в друга.

Посмотрев работу Алеевой и Антокольского, Вахтангов остался, однако, недоволен. Вот запись его разговора с молодыми актерами 6 апреля 1915 года: «Шепот, голосов не слышу. Это потому, что вы еще не актеры. Я не унываю. Но сквозит, что вы не хотите играть. И хороший актер не может играть, если не хочет. Я еще пойму актера, которому надоело играть, к концу года — в особенности. Но вас я совсем не понимаю. Объясните мне это, пожалуйста».

Оба молодых актера — каждый по-своему — пытались ответить на нелегкий вопрос учителя.

«Алеева. Мне играть хочется, но с Антокольским у нас что-то не выходит».

«Антокольский. Есть два самочувствия, с одним приходишь в Студию, а с другим идешь на сцену. И первое — лучше. О себе могу сказать: мне очень хочется играть в этом водевиле».

14 сентября 1916 года перед началом очередного сезона Вахтангов собрал своих учеников и предложил им высказаться по поводу дальнейшей работы студии. Однако слова никто не попросил. Тогда Вахтангов, знавший, что многие студийцы недовольны своим положением в коллективе, и не желавший, чтобы претензии остались невысказанными, заявил: «Я буду говорить за вас».

Крайне любопытно то, что он сказал от имени Антокольского: «В течение двух лет только и делали, что непрерывно меня оскорбляли, совершенно не признавая моих актерских дарований».

Полвека спустя я спросил Антокольского: действительно ли он думал так о своей работе в Мансуровской студии?

— Прежде всего, — ответил Павел Григорьевич, — читайте дальше. Там у Вахтангова есть фраза: «Побольше, господа, юмористического отношения к слабостям других». Такое «юмористическое отношение» и сквозило у него, когда он излагал все наши претензии. Как только он стал говорить от нашего имени, каждую его реплику мы встречали смехом. Вместе со всеми смеялся и я, больше всего — когда он говорил обо мне самом. К тому же в конце 1916 года я думал уже не столько об актерстве, сколько о репетициях своей первой пьесы. Однако главное тут в другом: Вахтангов был не на шутку обеспокоен тем, что студийцы — он это хорошо знал — недовольны замкнутостью студии, камерностью ее работы. Мы считали, что нам пора выйти на улицу, на большую сцену... Ведь год-то был шестнадцатый, тот самый, «в терновом венце революций»...

Вскоре в студии начались репетиции «Чуда святого Антония» М. Метерлинка. Вахтангов поручил Антокольскому роль священника. Работа двигалась с трудом. По ходу репетиций Вахтангов делал молодому актеру следующие замечания: «У Антокольского совсем ничего не определилось. Играете образ, не верите, не решаете задач, не общаетесь», «У Антокольского не от сущности, все еще стесняется, не берет факта, не к живому приспособляется, играет сам по себе».

Замечания учителя явно пошли на пользу ученику. После показа «Чуда» в мае 1917 года Вахтангов отметил: «Самым живым человеком сегодня был --">