Григорий Данилович Ястребенецкий - Такая долгая жизнь. Записки скульптора

конструктивных возможностей для воплощения этого замысла предусмотрено не было, и дом до сих пор стоит с «голым» фасадом и теперь уже грязными окнами, за которыми в своих неудобных мастерских работают «благодарные» скульпторы.

В этом же корпусе Лапиров спроектировал и построил два огромных вестибюля, простирающихся ввысь до самой крыши, в которых при разумном решении можно было бы разместить дополнительно двадцать-тридцать прекрасных мастерских. Дому этому уже почти сорок лет, а как использовать это пространство, еще никто не придумал. В одном вестибюле круглосуточно мерзнет вахтер, а второй оккупировали кошки, туда сваливают мусор, старые гипсовые формы и произведения из мастерских почивших в Бозе скульпторов. Лапирова такие мелочи, как целесообразность, не интересовали.

— Смотрите, — говорил он, восторженно указывая на вестибюли, — какие огромные, роскошные объемы!

— А для чего они? — спрашивали наивные художники.

— А вдруг кто-нибудь захочет спустить большую картину с верхнего этажа? — отвечал Лапиров.

— Но ведь картину необязательно спускать в горизонтальном положении. Можно ведь и вертикально, — замечали художники.

— Вы ни черта не понимаете! — возмущался Лапиров и быстро уходил, гордо подняв голову, увенчанную седой шевелюрой.

И тем не менее дом живет, художники работают. В некоторых мастерских сменилось уже несколько поколений. Нет уже Аникушина, Стамова, Тимченко, Игнатьева, Вайнмана, Овсянникова, Холиной, Богаткиной, Рыбалко, Татаровича, Теплова, Будилова. А ведь это только первый этаж — этаж скульпторов. Нет уже скульптора Якимовой — жены Лапирова, нет и самого Абрама Ильича, а эпизоды, связанные с его жизнью, до сих пор вспоминают немногочисленные старожилы дома.

Вот пример, как Лапиров умудрялся вредить самому себе. Не знаю, правда ли это, но рассказывали, что во время строительства жилых корпусов Лапиров запланировал на третьем этаже квартиру для себя. Вроде бы он уговорил прораба сделать третий этаж на два кирпича выше других. Но это можно было сделать только за счет высоты второго этажа. Когда жилищная комиссия, распределявшая квартиры, узнала об этом, Лапирова решили — назло ему — поселить как раз на втором этаже с низкими потолками. Обживали дом весело. Скверик перед корпусом, где жил Абрам Ильич, сразу же назвали Абрамцево, а скверик перед противоположным жилым корпусом, где жил секретарь партийного бюро Союза художников Калинкин и в котором он вместе с женой трогательно высаживал цветочки и кустики, окрестили Калинкина роща. Вечерами Лапиров вместе с живописцами Натаревичем и Невельштейном любил прогуливаться вокруг дома. Это была забавная троица: высокий артистичный Лапиров, маленький крепыш Натаревич и сухой, аскетичный, в круглых бухгалтерских очках в металлической оправе Невельштейн.

Натаревич — очень способный живописец, которому явно мешали рамки соцреализма, но как только он попытался вырваться из этих рамок, его начали нещадно критиковать и зажимать. В противоположность Натаревичу Невельштейн был рьяным борцом за реалистическое искусство. В довоенные годы Невельштейн был директором средней художественной школы, и в нашем доме поселились многие художники, теперь уже великовозрастные, которые были когда-то его учениками. Прогуливаясь вокруг дома, все трое всегда громко о чем-то спорили. Лапиров энергично жестикулировал, а Натаревич, начиная что-то доказывать, вдруг резко останавливался, и ушедшие вперед Лапиров и Невельштейн возвращались назад, чтобы продолжить разговор. Моя жена Вика называла эту троицу «Малый Бунд».

С Викой я познакомился в филармонии. Мы оба были в то время студентами. Я сразу же обратил внимание на прелестную девушку с удивительными голубыми глазами, а Вика, по-моему, просто пожалела меня, решив почему-то, что я инвалид, поскольку я носил тогда, как и многие бывшие фронтовики, на лацкане пиджака орден Красной Звезды. Через год мы поженились, а еще через восемь лет переехали на Песочную набережную.

Как-то получилось, что в нашем доме поселились очень колоритные личности. Из окна можно было наблюдать, как встречаются Петр Дмитриевич Бучкин, профессор училища Штиглица, кряжистый, с суковатой палкой в руке и развевающейся седой бородой, старый художник родом из Углича, где создан музей его произведений, и высокий, смуглый, черноволосый, очень веселый художник-прикладник Патвакан Григорьянц, --">