Сергей Николаевич Есин , Семен Ефимович Резник - Логово смысла и вымысла. Переписка через океан

показался скучным, но все же первый мне показался некой попыткой наведения мостов, не могу от Вас скрыть и это.

За бортом осталось и многое другое: и Катаев, и Аннинский, и Куняев и наконец‐то мне ставшая известной тайна гастролей наших писателей по Америке^[15]. Постепенно разберемся во всем.

Творческих и других успехов

С. Есин

_______________

Семен Резник — Сергею Есину

2 февраля 2011 г.

Уважаемый Сергей Николаевич!

Марк Авербух переслал мне Ваше письмо и Ваш электронный адрес, по которому отвечаю. Сердечное спасибо за столь лестный отзыв на мои две книги, а больше всего за то, что Вы так быстро и так неравнодушно их прочитали. Я думаю, что имею некоторое представление о Вашей занятости, а потому сам этот факт звучит для меня сильнее любых похвал.

Мне было интересно узнать, что при выборах Ганичева писательским генсеком (или как это называется) Ваш голос «против» был единственным! А знаете ли, как его принимали в Союз Писателей? Мне рассказывали, что когда шло обсуждение в приемной комиссии, то его представили от секции прозы как замечательного писателя и издателя, внесшего большой вклад и т. п. Тут же поднялся кто‐то из «подготовленных» членов комиссии и горячо поддержал. А потом взял слово другой член комиссии и сказал примерно следующее:

«Я не понимаю, где я нахожусь. Скоро мы будем принимать в Союз Писателей завскладов и директоров магазинов, в которых отовариваемся. Товарищ Ганичев, возможно, очень хороший директор издательства, но я хочу знать, что он написал. За ним числится брошюра „Комсомол и печать“, три печатных листа. Не маловато ли это для приема в Союз Писателей?»

При тайном голосовании он получил три или четыре белых шара и больше 30 черных. А после этого секретариат его принял единогласно^[16]. Многие секретари издавали в «Молодой гвардии» многотомные собрания сочинений.

Что касается Сергея Семанова, то я Вас развлеку небольшим отрывком из моего интервью, вернее, диалога с поэтессой Верой Зубаревой, который был в прошлом году в сетевом издании «Кругозор»^[17]. Я там коротко комментирую последнее из попавшихся мне его высказываний на «русско‐еврейскую» тему, из коего заключил, что он, кроме всего прочего, заметно поглупел.

Солженицын, конечно, не Куняев и не Семанов, я нисколько не удивляюсь, что Вы увидели в его книге [ «Двести лет вместе»] попытку наведения мостов. Чтобы разглядеть все геологические напластования в его двухтомнике (вернее, в первом томе, во втором‐то многое на поверхности), требуется глубокое бурение, то есть надо быть в теме. Я‐то в ней с 70‐х годов, с того времени, когда набрел на Велижское дело^[18] и погрузился в него и в смежные материалы.

Много тогда всего сошлось, что заставило меня взяться за разработку этого сюжета. И то, что о нем никто ничего не знал. Из всех моих знакомых писателей‐историков, занимавшихся Пушкинской эпохой, никто о нем не слышал; только Натан Эйдельман, эрудит из эрудитов, сказал: «Постой, постой, это, кажется, как‐то связано с адмиралом Мордвиновым». И то, что мне к тому времени стало тесновато в рамках биографического жанра, хотелось попробовать себя в более свободном жанре. И то, что тогда стала как раз циркулировать в «патриотическом» самиздате «Записка Даля»^[19]. Мне как‐то стало ясно, что ритуальный миф — это не навсегда ушедшее прошлое, он вернется, и его надо встретить во всеоружии. Ну и т. д. и т. п.

Не думал тогда, что застряну на этой теме (то есть еврейскоантисемитской). Но Велижское дело потянуло за собой Кишиневский погром ^[20]. Параллельно шла публицистика, о которой Вы знаете^[21]. Потом началась борьба за выезд, потом — здесь — за выживание. А тем временем в России расцвела «Память»^[22], ну и дальше потянулась цепочка.

Когда я прочитал первый том Солженицына, я убедился, что отделаться просто рецензией, хотя бы и пространной, не могу: получится петушиный наскок «какого‐то Резника» на великого писателя, страдальца и правдолюбца. Чтобы распутать искусные кружева, которые сплел А. И., пришлось написать параллельную книгу в 700 страниц. Работа технически была нетрудная именно потому, что я был в теме, но очень сложная психологически. Все время надо было держать в уме масштаб личности критикуемого автора, перед которым сам в прошлом преклонялся.

Пока писал это письмо, из Бостона пришло сообщение о кончине Ильи Матвеевича Соломина. Это тот самый --">