Павел Паныч - Оставь надежду всяк сюда входящий

«одиночной камеры»? Ведь то, что ты думаешь, читаешь, — это все лишь для себя. А если бы я всегда жил для себя, то сейчас просто не сидел бы в одиночной камере. Но можно эти два месяца провести и не для себя, ведь есть ручка, листики бумаги. А это значит, все то, что я думаю или хотел бы рассказать, я могу изложить на бумаге. Потом передать текст издателю, и, если он его заинтересует, то моя рукопись будут напечатана! Ну, а что можно написать такого, что могло бы вызвать интерес не только у издателя, но и у общества? Любое общество всегда состоит из людей, а каждый человек — это отдельная жизнь. И каждый человек свою жизнь прожил как-то, и нельзя найти две одинаковые жизни, точно так, как нельзя найти две одинаковые снежинки. Только вот снежинки одна красивее другой, а человеческие жизни не всегда могут радовать другого.

Я решил: напишу о своей жизни во всей ее красе. А там уже время покажет, что из этого получится.

У каждого человека в жизни случаются разные обстоятельства, и в основном в памяти откладываются лишь те, которые ему не безразличны. Вот и в моей памяти отложились такие моменты, которые я запомнил навсегда.

* * *

Зима 1979 г. Мне четыре года, и мама везла меня на санках в детский садик. Снег шел настолько сильный, что было невозможно смотреть. Но все же детское любопытство свое брало, и мне сквозь прищуренные глаза удавалось рассмотреть вокруг бушующую зиму. По пути в садик к нам присоединилась еще одна мама, державшая за руку девочку, которая рядом почти бежала и мельком посматривала на меня.

Несмотря на сильный холод, она была легко одета, маленькая болоньевая курточка и на голове тоненький платок. На ногах ее были резиновые сапоги, которые уже хорошо износились.

Я понимал, что ей очень трудно бежать за своей мамой и попросил свою маму покатать эту девочку на санках. Мама, конечно, охотно согласилась, но ее мама сердито возразила: «Какие санки, и так времени нет, опаздываю на работу». И она побежала еще быстрее.

Вот уже открылись двери садика, и мне в лицо хлынул теплый поток воздуха. Мамины руки с любовью снимали с меня теплые одежды, что не скажешь о девочке. Ее мама так грубо снимала с нее вещи, что мне показалось, будто она в чем-то провинилась.

И вот мы уже находимся с ней с остальными детьми, где мне уже представилась возможность поближе рассмотреть ее. Каким бы я на тот момент ребенком ни был, но даже тогда понимал, что эта девочка из малообеспеченной семьи. На ней было длинное платье ниже колен, которое скрывало на коленях дыры. Но если платьем хоть немного можно было скрыть эти дыры на протертых колготках, то пятки на ногах, которые виднелись сквозь колготки, скрыть было невозможно. Ей, конечно, было стыдно ходить среди других детей с такими дырами, и она нашла способ скрывать свои поношенные колготки. Садилась на пол, подворачивая свои ножки под себя, что позволяло ей все полностью закрывать платьем. И если другие дети бегали, резвились, играли, то она вставала лишь по необходимости, кушать, туалет и прочее. А все остальное время она тихо сидела в углу, и лишь по глазам ее можно было прочесть огромное желание быть среди всех.

Я был стеснительным мальчиком по отношению к девочкам, а что касается мальчиков, то ни было ни одного, с кем бы я не подрался. Уступить — я такого слова не знал, и не имеет значения, прав я или нет. Даже стоя в углу, с таким же самым, как я, мальчиком, умудрялся подраться. Но с появлением этой девочки я изменился. Мне было интересно абсолютно все, что касалось ее, но как познакомиться с ней, я еще не представлял.

На следующий день, когда мама меня привела в садик, я увидел, что этой девочки еще нет. Сначала я почему-то обеспокоился, но потом, когда увидел в окно девочку, приближающуюся к садику со своей мамой, я успокоился и решил спрятаться в раздевалке среди вещей. Девочка меня увидела, но не увидела мама. Она как всегда очень грубо ее раздевала, бормоча про себя: «Видишь, дрянь, из-за тебя опоздали». До этого момента я никогда не мог представить что-то подобное, что мама может так говорить со своим ребенком. Но следующее, что мне довелось услышать, заставило меня в свои детские годы увидеть взрослыми глазами. «Если ты скажешь, что голодная, то вечером дома получишь».

Стоя среди вешалок, на которых висели вещи, я просто не мог пошевелиться, настолько неведомое и неприятное я узнал для себя. Оно было для меня настолько страшным, что я боялся даже об этом рассказать --">