Ефим Залманович Шифрин - Мир тесен. Короткие истории из длинной жизни

сначала осторожно примеривался, а потом уже, поддавшись детскому капризу, разбил оловянной ложкой оконное стекло.

— До сих пор помню, как я это сделал, и как морозный воздух ворвался в комнату, как мама даже не стала меня ругать, а только горько заплакала. Где были папа и Маша, не помню… Наверное, на работе. Как ты только тогда не простудился, лежа в маленькой коляске, на этом внезапном сквозняке…

Была еще собака Тобик, которая однажды раздухарилась и взметнувшейся цепью огрела маму.

У нас в семейном альбоме есть этот снимок — мама с фингалом под правым глазом. Эта фотография не для посторонних глаз.

Для читателей у меня есть другие — где моя мама всегда улыбающаяся и красивая.

* * *

Эльку отправили к бабушке в Оршу в 1958 году. Мне было уже два года, старший брат рос слабеньким; было решено, что у бабки, в распоряжении которой был большой сад и огород, ребенок отъестся, наберется сил, а потом мы снова заберем его на Колыму, если до того не вырвемся оттуда сами. Шестилетний мальчишка под присмотром двух женщин, знакомых наших родителей, которые сорвались в отпуск на материк, добрался из Сусумана до Москвы самолетами с пересадками в Магадане, Охотске, Хабаровске и Красноярске. Добрые женщины отвезли его из Внуково на такси в Клязьму, где жила жена погибшего на войне папиного брата, по совместительству его же троюродная сестра, а через неделю Элька, тетя Лиза и ее новый муж дядя Саша поехали на Белорусский вокзал, где встретили родного брата отца — однорукого дядю Гесселя, ставшего инвалидом во время войны. Вместе с ним на следующий день Элик и уехал в Оршу.

Спустя год я с родителями впервые поехал к бабушке в Белоруссию — тоже сначала самолетами с остановками и пересадками, тоже с недельным гощением в Клязьме, а потом — на паровозе с большими красными колесами и протяжным гудком, который многие помнят лишь по военным фильмам.

Колымский отпуск длился почти все лето, поскольку папа брал его ровно раз в два года. Пятилетним мальчишкой в 1961 году я с родителями еще раз повторил этот путь, а еще через пару лет, 8 сентября мы выехали из Орши уже вместе с братом. Заехали в настоящую заграницу — в Ригу, где жила мамина тетка. 17 сентября мы приземлились на сусуманском аэродроме. В единственную в городе общеобразовательную школу пошли уже на следующий день, а еще через день с папками для нот, на которых был выдавлен гордый лик композитора Чайковского, зашагали на занятия в музыкальную школу.

В то время, пока я не видел Элика, он жил для меня в синем почтовом ящике — на стене нашей сусуманской почты, совсем маленький, как игрушка Дюймовочка, и получал там письма от родителей, а от меня — веселые открытки. Я все время думал о брате, думал о том, что мы обязательно снова будем жить вместе. Но вместе мы жили недолго — два года на Колыме, когда я еще был совсем крохой, потом два года после его возвращения из Белоруссии, потом совсем немного — в Юрмале, где у него началась своя взрослая жизнь, еще чуть-чуть в Москве — на съемной квартире в Малом Ивановском переулке и теперь уже неразлучно — в окошке скайпа, куда помещается вся наша семья — с тремя моими племянниками и семью чудесными внуками.

* * *

Там все — в той грязи, которую стеклянная гребенка льда делала свежей, остро пахнущей весной, там, где вовсе не было никакой грязи — ни на голубике, ни на жимолости (но только матовая пыль на крупных ягодах), там — в моем навсегда родном поселке, в сыром доме, который никогда — никто! — до недавних пор не называл бараком, — там, в крохотном чипе поблекшей памяти остались и солнце, и свет, и живые родители, и брат, и вéлик, и кошка…

Иногда мне кажется, что инерция, с которой я прожил остальную жизнь, вся была сообщена нетерпеливым ожиданием сусуманской весны. Ее — какую-то из них — я всегда узнаю в похожих друг на друга вёснах, неотличимых за шестьдесят с лишним лет…

И та сверкающая льдинками грязь мне слаще прустовского печенья, и нет для меня ничего мучительнее и роднее той колымской весны в моей сегодняшней усталой московской осени…

* * *

Она всегда жила вместе с нами. Родители забрали ее к нам на Колыму, когда в первый папин отпуск заехали к старшей маминой сестре в уральское село Бреды. Сестер вообще было четверо. Еще одна преподавала русский язык в Орше. Единственный их брат Иосиф встретил войну в Брестской крепости и, вырвавшись из окружения, погиб в лагере --">