Владимир Натанович Гельфанд - Дневники 1941-1946 гг.

очертания города. Издали выглядит он красиво и чуть величественно. Кажется мне лучше Берлина. Дома здесь не такие ровные, прямые, бесформенные — напротив, они шиковатые, белые, нарядные. И только поблизости проглядывает их уродство и бестелость.

02.10.1946

Брест-Литовск, станция.

Не слышно немецкой речи. Всюду русское, всюду волнующее, странное, непривычное. Хочется плясать от восторга — я снова, и теперь уже навсегда, на родной земле.

Вещей у меня безобразно много. Знаю, все нужно, все понадобится, но столько хлопот и беспокойства доставляют они мне. Иногда пропадает мужество и хочется все оставить на станции перед отъездом киевского поезда. Но так бывает редко. В основном одержим одной и естественной мечтой — довезти все, все вещи — 8 чемоданов небольших, но увесистых, два мешка и мешочек с мукой, скрипка и две сумочки-авоськи сo всякими предметами первой необходимости. Для одного человека непосильно.

Носильщик хочет сыграть на моих трудностях: «Помогу вам погрузиться, можете не волноваться». Но задача не пустяшная. Нужно договориться заранее насчет оплаты.

Я пообещал 150 рублей и бутылку водки.

— Да что вы шутите? За такую погрузку люди мне давали 500 рублей, и затем кормили и поили до отвала.

Я не стал больше с ним говорить.

03.10.1946

Коростень.

Здесь высадил майора Костюченко. Простились на водке — он заказал в ресторане.

Большая красивая станция забитая людьми. Так много народу сейчас ездит!

04.10.1946

Киев.

Город большой, бесконечный, издали похож на Варшаву.

Проводник вагона девушка-киевлянка всю ночь просидела у нас в купе. Она противно целуется, а так славная девчонка. Оставила мне свой адрес.

Корсунь-Шевченковский.

Я опять выпил. Скучно, холодно. Окна в купе выбиты, ветер хватает за душу.

Город похож на деревню: домики, домики, слабые, шаткие, деревянные.

05.10.1946

Вот и Днепродзержинск, с широко разбросанными хатенками. Его нельзя назвать городом, такой он большой и грязный.

Станция Баглей — первый трамвай на Украине: синий, нарядный, без стекол. Люди черные, в деревенском убранстве.

Днепр виден далеко, укутанный в белый песок. Мелкий и не такой широкий, как прежде.

Постройки, заводы. Долго тянется широкая полоса населенных пунктов, вперемежку с горбатыми, изъеденными балками, полями. Уже не чаю увидеть моего любимца. Он еще за горизонтом, далеко впереди.

30.10.1946

Днепропетровск.

Сижу и слушаю музыку. Песни Блантера «В лесу прифронтовом», «Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех…»

Теперь уже привык, втянулся в новую жизнь и, хотя еще все здесь ново, но уже совсем привычно, как до войны.

01.11.1946

Днепропетровск.

8 вечера. Только сейчас из института. Ночи здесь опасные — раздевают. Убийства с ограблением вошли в моду. Лишь только стемнеет — жизнь во многих районах города, замирает. Улицы настороженны в ожидании кровопролития. Гадкие стали люди. Мама волнуется, бедненькая переживает, чтоб не дай бог бы, чего ни будь, со мной не произошло дорогой.

Учиться вдесятеро тяжелей, чем перед войной — память не та и способности.

22.11.1946

Днепропетровск, институт.

Сегодня получил студенческий билет — теперь я закабален институтом — все лучше, чем армией.

В первом месяце получу стипендию, в числе немногих. Однако в дальнейшем на себя не надеюсь. Я не привык к упорному, усидчивому труду, в особенности, если это касается предметов мною нелюбимых и запущенных в изучении.

01.12.1946

На лекции по русской литературе.

Настроение крайне упадочное. Так тяжело бороться с мыслями навязчивыми и злыми о своей беспомощности и полном отставании. Я никогда не надеялся обнаружить в себе столько пороков, не ожидал, что так слаб в науках. Каково мне пережить, едва натянутую тройку по языку и, утвердившуюся, противную четверку по литературе. Отстал я за годы разлуки с партой, отстал и так непоправимо!.. Не говорю уже о других предметах, столько переживаний сопутствуют мне и гнетут на пути в институт.

Занимаюсь, напряженней, чем в молодости, с рвением и желанием все постичь. Но, увы, тщетны мои усилия, бесплодны и стоят мне здоровья.

Дома мучение. Вечно скандалы, неприятности, и венец всему — полувыжившая, жадная старуха, которая в 78 лет не сдается, бодрится (даже красится и мажется) и точит всех, толкает упорно и властно к земле. Мама уже догнала ее по внешнему виду. Ужасно выглядит ее «накаренница» (непереводное образное --">