Борис Михайлович Рунин - Записки случайно уцелевшего

который разыскивал ту же квартиру. Выяснилось, что ему нужен не кто иной, как Яльцев. Это был посланец из военкомата, который тут же на лестнице и вручил Павлу под расписку повестку о явке. Поскольку дело складывалось таким образом, Павел не мог не пойти. В последний день он зашел к военкому и доложил, что является бойцом Краснопресненской дивизии народного ополчения.

- Отставить! - сказал ему военком.- Вы аттестованный морской офицер запаса. Соблаговолите немедленно отправиться во Владивосток для прохождения службы на Тихоокеанском флоте.

- Что ж, по-вашему, я должен пренебречь тем, что записался в ополчение? Да меня там сочтут дезертиром. Я не имею права так поступить...

- А они у вас в дивизии не имеют права держать вас бойцом: ваше звание по армейским меркам соответствует двум шпалам. Вы обязаны служить соответственно своему званию. Так что отправляйтесь во Владивосток, иначе вас действительно сочтут дезертиром.

- Дезертиром на фронт?

Но военком шутки не принял и сказал тоном, не терпящим возражения:

- Завтра в десять ноль-ноль явитесь за проездными документами.

Теперь, когда он уже в полную меру хлебнул ополченческих тягот и не питал никаких иллюзий относительно ополченческого будущего, коварная судьба словно искушала Яльцева своими неожиданными соблазнами. Она предлагала ему еще раз, повторно сделать выбор между... Впрочем, трудно сказать между чем и чем. В том-то и дело, что война была чрезвычайно изобретательна по части биографических парадоксов и случайностей прохождения службы. Мне самому в окружении часто думалось о том, как подвел меня данинский компас. Ведь не будь его, меня, наверно, не забрали бы в роту ПВО, и я сейчас не скитался бы по немецким тылам, а сидел бы где-нибудь в стрелковой ячейке...

Конечно, я зря винил во всем компас, тем более что в значительной мере именно благодаря ему мы вышли из окружения, потому что могли идти на восток ночами и пробираться к фронту глухими тропами. Кроме того, тогда я еще не знал размеров военной катастрофы, постигшей нас. Мне думалось, что из нашей дивизии в окружении оказались только мы трое, в то время как на самом деле в беде оказались четыре наши армии.

Но вернусь к Яльцеву.

Назавтра после разговора с военкомом он выехал обратно.

- Хорош бы я был,- говорил нам Яльцев, передав в подробностях этот диалог. - Набрал полный сидор посылок и писем, насмотрелся на ваших жен, которые с утра до вечера заполняли мою комнату, да еще толпились в коридоре, а потом смылся в противоположном направлении.- И он сердито хмыкнул.-А приятно, наверно, носить флотскую форму, - ни с того ни с сего добавил Яльцев задумчиво, разматывая на ночь обмотки и прилаживаясь поспать под елкой.

Военком оказался прав. Всем ополченцам, имевшим офицерское звание по запасу, стали спешно подыскивать соответственные должности. Тут выяснилось, что маленький, подвижный, нервный Чачиков, воевавший прапорщиком еще в империалистическую, тоже имеет две шпалы. Не помню, куда его назначили, но из роты забрали. Перевели в штаб и Шалву Со-слани, аттестованного, как и многие писатели накануне войны, в результате лагерного сбора.

Павел Яльцев погиб в окружении вскоре после описанного выше возвращения из Москвы. К этому времени его перевели в политотдел и поручили писать историю нашей дивизии.

7

Когда я вспоминаю теперь три месяца ополчения, с которых началась моя скромная военная биография, перед моим мысленным взором, как в таких случаях принято выражаться, неизменно возникают одни и те же картины. Изнурительные дневные и ночные марши, уставная премудрость боевой учебы, однообразие строительства оборонительных укреплений. Нечеловеческая усталость, пот, заливающий глаза, короткий сон где-нибудь в сарае или под деревом, постоянная неутолимая жажда. А на фоне этих непривычных физических лишений - необычайно стойкое ощущение причастности к главному делу современности, а также неуклонно растущее, с каждым днем крепнущее чувство товарищества, душевного единения с окружающими.

Писательская рота, в которой мне суждено было начинать войну, состояла из людей сугубо индивидуального опыта, обусловленного их профессией. Вполне естественно, что само превращение такого пестрого собрания индивидуальностей в некое сплоченное содружество не могло обойтись без некоторых издержек. Ведь это был процесс преодоления весьма стойких --">