Виктор Петрович Иванов - Мальчишки в бескозырках

Н. Жданова «Огненный щит» приведены такие данные: с начала сентября по конец ноября Ленинград обстреливали 272 раза. В сентябре на улицах города разорвалось 5 364 снаряда, в октябре — 7 590, в ноябре — 11 230.

Бывало, фашистские артиллеристы держали нас в убежище без малого сутки.

На картах гитлеровцев, кроме важных промышленных объектов, были занумерованы больницы, музеи, памятники. Даже Дворец пионеров значился под номером 192.

После войны я в какой-то книге видел схему Ленинграда, на которой кружочками были отмечены места, подвергавшиеся наиболее интенсивным обстрелам и воздушным бомбардировкам. Район, где мы жили, помечен несколькими кружочками. Это объясняется тем, что здесь находился Адмиралтейский завод, да и передний край проходил сравнительно недалеко.

И сегодня, спустя много лет после войны, многие здания в городе хранят на себе отметины от этих варварских обстрелов. На Аничковом мосту, на одном из гранитных постаментов, где установлены знаменитые кони Клодта, прикреплена металлическая пластина с надписью:

«Это следы одного из 148 478 снарядов, выпущенных фашистами по Ленинграду в 1941—1944 гг.».

Мы продолжали дежурить на чердаках. Ночью стоишь на крыше, переговариваешься в темноте с ребятами, чутко прислушиваешься к гулу самолетов, стараясь определись по звуку, свой или чужой. Немецкие самолеты мы определяли быстро. У них был характерный надрывный вой моторов.

И вот в лучах прожекторов взблескивает серебристый силуэт вражеского самолета. К нему тянутся трассы крупнокалиберных пулеметов, рвутся вокруг зенитные снаряды. Стоит страшный грохот от взрывов бомб и пальбы наземной и корабельной артиллерии. На крышу как горох сыплются осколки снарядов. Теперь мы уже их не коллекционировали — хватало неразорвавшихся зажигательных бомб. После каждого налета на крыше всегда лежали скатившиеся в желобок одна или несколько маленьких алюминиевых бомб. Я даже принес две штуки домой. Помню, взял одну и, ничего лучшего не придумав, полез с ребятами на крышу трехэтажного дома и сбросил бомбочку во двор на камни. Она сработала и загорелась. Перепугавшись, мы сбежали вниз и стали тушить бомбу песком. Об этом стало известно милиции. В отделение вызвали маму. Не знаю, что ей сказали, но пороли меня в тот день знатно. И за дело. До сих пор с ужасом иногда думаю, а если бы бомба сработала дома? Страшно представить, к чему бы это привело. Я дал слово матери, что никогда больше не подниму ни одной железяки. И с тех пор подобных шуток не позволял.

Вместе с товарищами мне не раз приходилось тушить «зажигалки» на чердаках. Немецкие летчики швыряли их пачками. Часть падала во двор, часть на крыши. Сначала бомба шипела, потом из дырочек в носовой части сыпались искры, а затем вытекала огненная лава — бомба начинала гореть. Хватаешь ее клещами и либо окунаешь в бочку с водой, либо суешь в ящик с песком. И вода и песок были на каждом чердаке. Главное — успеть затушить бомбу до того, как она разгорится. В октябре я затушил две «зажигалки».

Дежуря на чердаке, я начал потихоньку от матери курить, на чем в один прекрасный день и был пойман ею.

Когда начались ежедневные бомбежки и обстрелы, изменилась и ребячья жизнь нашего двора. Немцы обычно начинали очередной налет на город вечером. К этому времени мы расходились по домам, прощаясь, как взрослые, не зная, будем ли живы к следующему утру…

Я уже говорил, что мама была комендантом бомбоубежища.

Это было не специально построенное укрытие. Расчистили подвал шестиэтажного дома, где до войны хранились дрова, все покрасили и побелили. Поставили длинные деревянные скамейки, повесили керосиновые лампы — «летучие мыши». Со стороны Мастерской улицы полуподвальные узкие окна заложили кирпичом, входную дверь обили железом. Пока не начался сильный голод и люди способны были ходить, во время воздушных тревог в бомбоубежище набиралось полно народу. Приходили целыми семьями, с детьми. Как мог, я помогал маме. Кому воду принести, где маленькой девочке или мальчику сказку рассказать, рассмешить.

В убежище свое мы верили. Все-таки над нами шесть этажей крепкого старинного здания. Правда, когда осматривали разбомбленные фашистскими летчиками дома, видели, что и такие крепкие дома разрушаются до основания. Но каждый надеялся, что до подвала бомба не достанет. Подвал в крайнем случае засыплет, а потом откопают.

Кроме подвала --">