Дмитрий Алексеевич Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 2

Государь высказал нам свое убеждение в том, что, несмотря на подписание оснований мира с Турцией, мы отнюдь не должны ослаблять наших военных мероприятий, а, напротив, следует держаться в полной готовности к возобновлению и даже развитию борьбы. Только при этом условии возможно еще ожидать успешного результата предстоящих конференций.

После обедни в Малой церкви Зимнего дворца прошло благодарственное молебствие по случаю перемирия, с пушечной пальбой. Улицы разукрашены флагами. После того был развод, по окончании которого государь подозвал к себе всех присутствовавших генералов и офицеров и произнес несколько слов, заканчивавшихся той же мыслью. Манеж огласился неумолкаемыми криками «ура!». Очевидно, что слова эти адресованы были не столько к наличной военной публике, сколько к целой Европе.

Сегодня я обедал у австрийского посла барона Лангенау. После обеда был у меня разговор a parte с хозяином. Он прикинулся добродушным и выражал уверенность в том, что между нами и Австрией дело уладится как нельзя лучше.

24 января. Вторник. Приехав утром во дворец к докладу, я узнал о случившемся за четверть часа перед тем происшествии с генералом Треповым. В обычный час приема просителей какая-то стриженая девица (одна из так называемых «нигилисток») выстрелила в Трепова из револьвера и нанесла ему серьезную рану в бок. Генерал Мезенцов приехал доложить государю, что поступок этот объясняют местью за какого-то студента Боголюбова, которого Трепов высек еще прошлым летом, когда тот содержался в тюрьме.

После доклада я сейчас же поехал навестить раненого и нашел его лежащим на кушетке среди нескольких хирургов, ощупывавших рану и пропускавших дренаж. Все двери были настежь; множество народа в комнатах: ходили, разговаривали; не похоже было вовсе, что мы у постели больного, только что раненного. Он говорил со мною, хотя на лице видны были физические страдания. Говорят, рана тяжелая и небезопасная.

Среди доклада моего государь, по обыкновению, принял канцлера. Речь шла о выборе места для предстоящих конференций. Граф Андраши уже предложил всем кабинетам назначить конференции в Вене. Почти все уже приняли это предложение; только Берлинский кабинет воздержался пока, в ожидании согласия с нашей стороны. Князь Горчаков находится в большом затруднении: если конференция пройдет в Вене, то, по принятому обычаю, председательствовать будет Андраши, и тогда уполномоченным нашим никто не может быть другой, кроме Новикова. Но канцлер сам признает невозможным положиться на него, а между тем не хочет его обидеть назначением другого представителя.

Высказано предположение о предварительном тайном соглашении в Вене между представителями трех императоров. Если б установилось между ними твердое согласие, то можно было бы смелее выступить на общую конференцию, где бы ни было решено ей осуществиться.

Сегодня в Комитете министров состоялось продолжительное прение по вопросу о соединении в одних руках трех железных дорог – Одесской, Киево-Брестской и Бресто-Граевской.

28 января. Суббота. Положение политическое всё более и более усложняется; отказ наш на предложенный графом Андраши съезд в Вене усиливает охлаждение между нами и Австрией; в Англии правительство берет верх и разжигает страсти, распуская ложные известия и клеветы на наш счет. Палата под этим впечатлением вотировала огромным большинством просимый кабинетом кредит в 6 миллионов фунтов стерлингов. На Германию мало надежд; она держится нейтрально и повторяет, что должна щадить Австрию. Даже Франция начинает поддакивать Англии. Таким образом, опять вся Европа поднимается против нас. И за что? За то, что нам посчастливилось добиться решительного успеха над Турцией и заставить ее подписать очень выгодные для нас условия перемирия.

Сегодня, кроме обыкновенного утреннего доклада у государя вместе с князем Горчаковым, мы оба вторично приглашены были во дворец в восьмом часу вечера. Мы нашли государя в крайне возбужденном состоянии. Причиною тому было формальное заявление Лондонского кабинета о вступлении английской эскадры в Босфор под предлогом защиты британских подданных в Константинополе. Государь называет этот акт «пощечиной» нам; с горячностью говорил он, что честь России ставит ему в обязанность принять решительные меры – ввести наши войска в Константинополь. Хотя мы оба, князь Горчаков и я, старались обсудить это решение несколько --">