Дмитрий Алексеевич Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 2

же обратиться к Европе с предложением начать сообща разрешать восточный вопрос. Однако же все нашли это преждевременным. Само собою разумеется, что и в моих мыслях было дождаться результата начатых переговоров в Казанлыке.

Пока я был сегодня в заседании Военного совета, приезжал ко мне великий князь Константин Николаевич; позже он прислал спросить, буду ли я дома в 9 часов вечера. Разумеется, я сам поехал к нему: он продержал меня около часа, развивая свои соображения относительно радикального разрешения восточного вопроса. В сущности его идеи сходятся с теми, которые и я высказывал в последних совещаниях у государя. Но он берет дело шире и настаивает на полном изгнании турок из Европы, на обращении Константинополя в вольный город и открытии проливов. Великий князь сознавался, что не имеет случая проводить свои мысли и потому передает их мне, прибавив, однако ж, что уже высказывал их графу Игнатьеву и графу Адлербергу.

14 января. Суббота. Вчера получены тревожные известия из Лондона. Первоначально из телеграмм графа Шувалова, а вслед затем даже из газетных телеграмм видно, что английский премьер-министр опять взбеленился под тем предлогом, что мы не объявляем о наших условиях мира, а между тем войска наши всё продолжают двигаться вперед. В Лондоне распустили ложные слухи, будто мы идем на Галлиполи (хотя на днях еще было положительно подтверждено, что мы не пойдем в ту сторону, если только англичане не вздумают вмешаться); Лейярд сообщил из Константинополя наши условия в искаженном виде.

Всё это послужило поводом воинственному Биконсфильду для того, чтобы заявить наконец открыто намерение внести в парламент билль об ассигновании экстраординарного кредита на вооружения и дать приказание английскому флоту вступить в Дарданеллы. Двое из влиятельнейших министров – лорд Дерби и Карнарвон – подали в отставку. Между тем граф Шувалов успел обнаружить мошеннические проделки Лейярда и объявил английским министрам настоящие наши условия. С другой стороны, сам султан воспротивился входу английского флота в Дарданеллы, опасаясь, чтобы вмешательство Англии не расстроило начавшихся переговоров с Россией. Биконсфильд должен был отменить данное флоту приказание и таким образом еще раз выказал свою опрометчивость [и дурь. Об этом результате лондонских проделок мы узнали только сегодня утром.]

Обо всем этом узнали мы только сегодня утром, а между тем пришли известия из Константинополя через Берлин (от принца Рёйсса), будто Порта соглашается на заявленные нами условия. В сегодняшних газетных телеграммах говорится так, будто перемирие уже заключено. Между тем в формальном заключении перемирия можно сомневаться, потому что великий князь Николай Николаевич, выехав из Казанлыка 12-го числа, еще находится с турецкими уполномоченными в пути и только завтра должен прибыть в Адрианополь, где, по всем вероятиям, и начнутся переговоры об условиях перемирия. Впрочем, надобно иметь в виду, что известия из Константинополя через Западную Европу должны доходить до нас ранее, чем от великого князя главнокомандующего, пока не устроено прямое с ним телеграфное сообщение.

Сегодня после своего доклада я опять присутствовал при докладе государственного канцлера. Государь спокоен и говорит, что видит в теперешнем обороте дел перст Божий. Доверие к Венскому кабинету сильно поколебалось. Граф Андраши начинает сближаться с Англией. Даже и в отношении к германскому императору, другу и дяде, возникают уже сомнения: на днях он телеграфировал государю, что отправил ему собственноручное ответное письмо, а вслед за тем, как обнаружилось из разбора шифрованной телеграммы на имя германского посла Швейница, приказал ему не представлять государю отправленного письма, а дождаться присылки другого, на перемену. Что значит эта замена одного письма другим, пока трудно объяснить. Во всяком случае, этот факт выказывает некоторую нетвердость, шаткость в настроении Берлинского кабинета. Канцлер был прав, сказав сегодня государю, что его величеству не на кого возлагать надежд, кроме самого себя.

Вчера прибыл сюда из Бухареста румынский генерал князь Гика, тот самый, который во всё время похода состоял при особе государя. Наконец и князь Горчаков сознал необходимость категорических объяснений с румынами. Жаль, что несколько поздно.

Великий князь Константин Николаевич с горячностью продолжает высказывать мысль, о которой --">