Георгий Зотеевич Тиунов - Комсомолец Иван Раксин

нерадостное раздумье нарушил топот кованых сапог. Крышка подполья с грохотом распахнулась, и два солдатских лица наклонились к проему:

— Кто есть живой, вылазь на белый свет!

Мать разбудила детей и первая поднялась по ступенькам. Ослепительное солнце больно резало глаза, и она зажмурилась. За ее подол держались дочурки, сонные, русоволосые. Потирая глаза и зябко поеживаясь, они испуганно смотрели на солдат с погонами. Только Иван стоял особняком, немного в стороне, исподлобья разглядывая пришельцев.

— Все, что ли? — зло спросил офицер.

— Все тут, — спокойно ответила мать.

— Врет она, господин поручик, врет! Муж и сын у большевиков, — взвизгнул Павел Караваев. Это он привел белых к Раксиным.

Маленькими припухшими глазками он угодливо смотрел прямо в рот офицеру, ожидая приказания.

— Обыскать! — рявкнул тот.

В избе все на виду, и солдаты недолго ворошили домашний скарб. Караваев спрыгнул в подполье, но и там добра оказалось не больше. Чертыхаясь, он вскоре вылез с ведром яиц, припрятанных матерью на черный день.

— Ребят пожалей, Павел, — попросила Анна Егоровна, протянув руки к ведру.

— Их, коммунистенков, не жалеть, а топить в пруду надо, — ответил он и, выхватив из-за голенища ременную плетку, наотмашь ударил мать.

Девочки заплакали, а Караваев, брызгая слюной, топая сапожищами, бил их, приговаривая:

— Всех задушу, всех. Я вам, голодранцам, покажу коммунию!..

Ивану попало больше других, потому что он не нырнул в голбец, а стоял и только вздрагивал, когда плеть обжигала тело. Широко раскрытыми, полными слез глазами он смотрел на обезумевшего Караваева, никак не понимая, за что тот бьет его.

Уходя, Караваев велел старшей дочери явиться вечером в казарму мыть полы. При этом он так злорадно усмехнулся, что мать сразу поняла, на какой позор обречена Мария.

Схватившись за голову, Анна Егоровна устало опустилась на скамью. Холодный ветер, врываясь в разбитые пулями и осколками окна, гулял по избе.

Жмутся к лесу кудлатые облака, и луна нет-нет да и взглянет на землю. Нигде ни звука, ни огонька, маячат на перекрестке часовые, в черных полыньях на загустевшей смоляной воде вспыхивают и гаснут холодные призрачные синие блики.

Иван обходил стороной эти страшные проломы, то и дело оборачиваясь и подгоняя сестренок.

Анна Егоровна, отправляя их к тетке, за пруд, наказывала:

— Идите быстрее. А то чего доброго ироды начнут стрелять. Приказ такой вышел — из села ни шагу.

Но оставаться в Сиве было еще опасней; и ребята пустились в путь.

Белые патрули заметили их недалеко от противоположного берега и открыли огонь. Пули, посвистывая, пролетали над головами. Прижимаясь к колючему насту, обдирая до крови колени и руки, ребята ползком добрались до спасительного берега.

… К тетке часто заходили соседи, приносили с собой безотрадные новости. Они говорили вполголоса и сокрушенно покачивали головами. Иван, свесившись с полатей, жадно ловил обрывки фраз.

Новости были тяжелыми. Они пригнули людей к земле, стерли с лиц приветливые улыбки. И, когда-то шумные, деревенские улицы весной 1919 года заполнила настороженная кладбищенская тишина.

В Сиве колчаковцы расстреляли шестидесятилетнего М. Г. Наумова за то, что один из его родственников — А. П. Якунчихин был организатором Советской власти на селе. Семьи красноармейцев были перепороты шомполами. В домах активистов и советских работников белые рубили полы, окна, стены. Они тащили все, что попадет под руку. Трупы красногвардейцев, похороненных в 1918 году, колчаковцы вырыли из братской могилы и уволокли на скотское кладбище.

Бурые, ржавые ручьи в ту весну казались наполненными человеческими слезами и кровью.

Много горя и слез увидел десятилетний парнишка. Суровая недетская складка легла между размашистыми колосками бровей.

И когда первый батальон полка «Красных орлов» под победную музыку труб вошел в село, Иван, подчиняясь нахлынувшему чувству радости, пристроился сзади красноармейской колонны и, отпечатывая босыми ногами следы в дорожной пыли, гордо пел:

Смело мы в. бой пойдем

За власть Советов!

Не гнись, сынок!

Веселым маляром пробежала осень по березовым рощицам, густым ивнякам и лугам, разбросав повсюду золотистые, алые, вишневые пятна.

Высокий, сутуловатый Илья Васильевич Раксин, широко размахивая руками, шел по сжатой полосе. --">