Иван Семенович Лыков - В грозный час

приближавшейся ночи, ребятишки устраивали там военные игры. Дети командиров, многие из которых принимали участие еще в боях на Халхин-Голе, они знали, что такое атака, дозор, авангард. Их речь изобиловала военными терминами. Они играли с лихим мальчишеским упоением, самозабвенно, дружно. Но так было до тех пор, пока не наставало время определять противоборствующие стороны. Обычно все хотели быть советскими танкистами, и никто, даже самый несмышленый карапуз, не соглашался хоть на несколько минут стать нарушителем границы или самураем.

Наш военный городок располагался в пустынной местности, неподалеку от одного из разъездов. Вокруг — ни деревни, ни поселка, только высились горбы сопок. Во второй половине лета эти сопки становились сначала бурыми, затем блекло-желтыми. Высохшая на них трава невесть от чего часто загоралась, причем это, как правило, случалось именно ночью. Бывало, ложишься вечером спать — нигде ни огонька, ни дыма. А в полночь проснешься — уже пылает.

Эти пожары, прямо скажем, мешали нам спокойно жить, если только насыщенную боевой учебой жизнь нашей 17-й танковой дивизии можно было назвать спокойной. Ведь дым заволакивал все окрест, дышалось трудно, а мы, поднятые по тревоге, тратили иногда целые дни на борьбу с огнем.

Единственными архитектурными достопримечательностями нашего городка были, пожалуй, только Дом Красной Армии да два жилых здания из красного кирпича. Они никак не гармонировали с другими строениями — барачного типа казармами, всевозможными складами, неуклюжими бревенчатыми домами, обладавшими одним парадоксальным свойством: летом аккумулировать жару и духоту, а зимой — холод. В этих домах жили семейные — командиры и сверхсрочники. Но всем квартир не хватало, и некоторые семьи, конечно же временно, до постройки таких же бревенчатых домов, располагались в землянках. В них, кстати, и в самые лютые морозы было тепло, а в летний зной — свежо и прохладно.

Вольготнее же всех было холостякам. Те жили в казармах, в отгороженных от спального помещения личного состава комнатенках, рассчитанных на три-четыре человека. И получалось, будто и в свободное от службы время они продолжали служить. Но, признаться, холостяки от этого ничуть не страдали. Ведь все неудобства окупались с лихвой, когда полк, к примеру, поднимался по тревоге — все рядом, под рукой, не надо далеко бежать.

А тревоги в то время были частыми, учения следовали одно за другим. Мы совершали марши, учились метко стрелять, преодолевать противотанковые рвы и надолбы, минные поля и крутые склоны, ходить за огневым валом в атаку на условного противника. Ни характерная для тех мест сильная жара, ни сорокаградусный мороз зимой — ничто не отменяло боевой учебы. Мы понимали: так надо. В мире к тому времени уже вовсю громыхала война. Кованый сапог гитлеровского вермахта топтал землю многих европейских государств. Мрачные тучи войны вплотную подползли и к нашим западным границам. Да и на восточной границе СССР было тревожно. Японские милитаристы, хозяйничая на севере Китая, продолжали устраивать провокации против Советского Союза. Видимо, их ничему не научили уроки, преподанные Красной Армией на Хасане и Халхин-Голе.

Была и еще одна очень веская причина для того, чтобы проводить в те дни боевую учебу личного состава столь напряженно и интенсивно. Боевые действия у озера Хасан и на Халхин-Голе, а особенно советско-финляндская война, хотя и закончились в нашу пользу, выявили и ряд недостатков, которые были прямым следствием упрощенного понимания отдельными командирами характера современного боя, недооценки сил и возможностей противника. Стало ясно, что при обучении воинов не всегда создавалась сложная обстановка и эти, так сказать, тепличные условия приводили к пробелам в боеспособности войск.

Опыт минувших боев с врагами Отечества был своевременно учтен. Поэтому боевая учеба в частях Красной Армии в 1940–1941 годах стала качественно иной. Теперь, как того требовал Нарком обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, бойцов и командиров стали учить тому, что они должны делать в современной войне, максимально приблизили обстановку занятий и тактических учений к жестким условиям реального боя.

В Забайкалье я приехал из Орла, где в бронетанковом училище служил политруком курсантской роты. Но в 1940 году институт политруков упразднили, и в один из июньских дней меня вызвали к комиссару училища полковому --">