Куртис Найт - Джими Хендрикс

подпрыгнул и согласился. Он сказал, что это автомобиль дяди и что он разрешил. Мне бы чуточку подумать, ведь у них в доме даже не было ночного горшка, или окна, из которого его выплеснуть. Так или иначе, мы гоняли взад и вперёд, смеялись и болтали, крутили радио, болтали о цыпочках, с которыми знакомились и брали в парк немного подвинтить их, как вдруг разлетелись в пух и прах. Меня продержали семь дней в каталажке, прежде чем этот парень, который угнал машину, признался им, что я не виноват в том, что машину разбили и что я даже не знал, что она угнана. Я никогда прежде не видел моего родителя такими сердитыми. Отец был ещё долго холоден со мной, хотя и узнал, что это не я угнал машину.

В те года в Америке каждый мужчина по достижении восемнадцатилетнего возраста должен был пройти военную регистрацию, и каждый попадал под изощрённую классификацию. Зловещее облако неопределённости нависало над головой каждого молодого американца. В местных приписных пунктах существовало множество отмазок и способов для хорошо обеспеченных родителей уберечь своих отпрысков от двухгодичной службы в правительственных войсках. Это было типично американская штучка, что призывалась главным образом молодёжь из чёрного населения и малообеспеченных белых семей. Теперь если вы хотите продолжить обучение в университете или колледже вы получаете отсрочку. Это значит, что вы можете стать военным позже — хотя, если понадобится, вас призовут в любое время — для них вы всё равно остаётесь потенциальным военнослужащим, но уже более высокого ранга.

Так как у Джими Хендрикса не было ни малейшего желания продолжить образование, он понял, что пойдёт на военную службу, когда ему станет восемнадцать. И он решил, что лучшее для него из военной службы это армия. Парней из американской армии в шутку называли «земледавами» (Ground Pounders), должно быть за их вечное шатание повсюду. Никакой романтики в том, чтобы стать одним из земледавов, Джимми не увидел. Но зато испытал непреодолимое желание дать им по морде.

И с разрешения отца, а оно необходимо в семнадцать лет, Джими записался парашютистом в воздушно–десантные войска. Шёл 1961 год и его признали годным и зачислили в 101–й Воздушно—Десантный полк.

По ошибке он оставил свою гитару дома.

— Я чувствовал, — рассказывал он мне, — словно потерял часть себя, когда забыл мой томагавк дома, — так он называл иногда свою гитару. — Я написал отцу, чтобы он выслал мне её туда. Когда, наконец, я получил её, будто воссоединились две половинки одного целого. Причём она была главной частью моей половинки.

Нигде в другом месте он не мог встретить Билли Кокса, как находясь в Форт—Кемпбелл, штат Кентукки. Он уже вовсю играл в гарнизонных клубах, находя время после выматывающей службы. Его можно было встретить играющим и в окрестных городках Форт—Брэгга на Западном Побережье, и на окраинах Рэли, штат Сев.Каролина, на Восточном Побережье.

Конечно же, Джими играл и в городке близ их военной базы и приобрёл там известность.

Экономическая жизнь Рэли, как и любого другого города, выросшего поблизости с военными базами, разбросанными по всей Америке, основана на надирании молодых одиноких козлят, заманиваемых на военную службу — козлят, по большей части впервые убежавших из дому.

Вот как Джими вспоминает Рэли:

— Там было полно продажных цыпочек и за пять самцов можно получить всё наспех, в какой–нибудь закоптелой комнате, где, если вам удастся, удерживая одной рукой брюки, проделать всё это с той цыпочкой. Можно также обмануть своё изголодавшееся тело с помощью волшебной ручки, просунутой в так удачно вырезанную дырку в стене. Я не забуду эти сомнительные бары, своими неоновыми вывесками зазывающие одиноких сосунков вроде нас, и благоухающие мочой скамьи, на которых тебя обнимает какая–нибудь шлюшка, происходящая по прямой линии от самого Сатаны, и купленная тобой за выпивку, одной рукой достающая твоего джека, а другой шаря в твоём бумажнике.

— После тренировки совершался обязательный ритуал: ты сам укладываешь свой парашют.

— Это делалось для того, — пояснил Джими, — чтобы, если он не раскроется во время прыжка, ты не мог винить никого кроме себя!

Мы посмеялись над этим, и он продолжал:

— Прошёл уже год, а я всё ещё вопил: а–а–а-а! и па–а–а-да–а–а-ю! каждый раз, вместо того, чтобы кричать: «Джеронимо!» В конце концов, я сломал себе лодыжку и повредил позвоночник. Прыжки с парашютом приносят --">