Соломон Моисеевич Волков - Диалоги с Владимиром Спиваковым

благотворительный детский фонд, известный теперь во всем мире. Кто-то скажет: разбрасывается! уж лучше играл бы на скрипке! Но Спиваков не может жить по-другому. Ему всегда было тесно в узком пространстве личного успеха. Его неумолимо притягивает желание поделиться музыкой, добром, участливостью, «поделиться собой». И ответная эмоция публики делает его сильнее.

За помощь в работе над этими диалогами мы с Владимиром Спиваковым сердечно благодарим Елену Шубину, Сати Спивакову, Ларису Саенко и Кларису Пульсон.

Соломон Волков

Интродукция (молитвы в футляре)

ВОЛКОВ: Я знаю, что всякий путешествующий скрипач пуще зеницы ока бережет свою скрипку. И все самое дорогое он укладывает рядом с нею – в футляр, вместилище реликвий, того, что особенно памятно, с чем не расстаются. Что хранится в твоем футляре от скрипки?

СПИВАКОВ: Я не люблю броских вещей и не люблю фальшивых нот – ни в оркестре, ни на скрипке, ни в жизни. Самое дорогое, что храню в футляре скрипки, – это письма моих родителей, фотографии жены, детей, папы и мамы, Леонарда Бернстайна. И три молитвы: во-первых, молитва отца Александра Меня, во-вторых, последняя молитва великого русского философа Ивана Ильина, исчерпывающе простая: «Соблюди мою свободу в жизни и в творчестве, ибо свобода моя – свершение воли Твоей».

И еще, самая, наверное, главная, – молитва матери Терезы «Я просила…», которая стала для меня путеводной нитью в жизни:

Я просила Бога забрать мою гордыню,

и Бог ответил мне – нет.

Он сказал, что гордыню не забирают – от нее отрекаются.

Я просила Бога исцелить мою прикованную к постели дочку.

Бог сказал мне – нет. Душа ее в надежности,

а тело все равно умрет.

Я просила Бога даровать мне терпение, и Бог сказал – нет.

Он сказал, что терпение появляется в результате

испытаний – его не дают, а заслуживают.

Я просила Бога подарить мне счастье, и Бог сказал – нет.

Он сказал, что дает благословение, а буду ли я счастлива

или нет – зависит от меня.

Я просила Бога уберечь меня от боли, и Бог сказал – нет.

Он сказал, что страдания отворачивают человека от мирских

забот и приводят к Нему.

Я просила Бога, чтобы дух мой рос, и Бог сказал – нет.

Он сказал, что дух должен вырасти сам.

Я просила Бога научить меня любить всех людей так,

как Он любит меня.

Наконец, сказал Господь, ты поняла, что нужно просить.

Я просила – и Бог послал мне испытания,

чтобы закалить меня.

Я просила мудрости – и Бог послал мне проблемы,

над которыми нужно ломать голову.

Я просила мужества – и Бог послал мне опасности.

Я просила любви – и Бог послал несчастных,

которые нуждаются в моей помощи.

Я просила благ – и Бог дал мне возможности.

Я не получила ничего из того, что хотела, —

я получила все, что мне было НУЖНО!

Бог услышал мои молитвы.

1. Увертюра Детство

ВОЛКОВ: Я хотел бы поговорить с тобой о детстве – о твоем детстве, о моем, о нашем общем детстве. Мы такие, какими нас вылепило наше детство. К тому же это детство советской поры для новых поколений уже из области мифологии. Они не понимают, в каких условиях происходил наш рост и как ситуация формировала и тебя, и меня, и миллионы других людей. Когда я начинаю думать о нашем детстве, я вдруг понимаю, что это уже история. Это все уже в прошлом. Каковы твои первые воспоминания? Что ты первым запомнил в своей жизни?

В коммуналках

СПИВАКОВ: Я родился в Башкирии, в городе, которого уже нет на карте, – это Черниковск, бывший Сталинский район Уфы, который был выделен в отдельный город, а теперь снова стал частью Уфы. Моя мама – Екатерина Осиповна Вайнтрауб – приехала туда из Ленинграда в 1942–1943-м, из блокадного Ленинграда. Там, в тылу, помогал «ковать победу» мой отец – Теодор Владимирович Спиваков, работая старшим мастером цеха номер один по производству двигателей для наших бомбардировщиков. Он был комиссован после тяжелых контузий, полученных в первые месяцы Великой Отечественной войны. Отец ушел добровольцем и воевал на Украинском фронте.

Поэтому в Уфе меня справедливо считают своим человеком, равно как и сам я считаю Уфу своим городом, ощущаю там себя как дома. Эти чувства разделяют со мной земляки-уфимцы Земфира, Юрий Шевчук или в прошлом – Рудольф Нуреев.

После войны семья переехала в Ленинград. Помню нашу первую питерскую комнатушку в Ковинском переулке с --">