Александр Николаевич Студитский - О великом ученом и атеисте

то можно выстрелить теоретически и из миллиона пушек — сознание не пришло бы. Не было бы зрения — было бы то же самое с каким угодно сильным световым воздействием; не было бы чувства в коже — самая страшная боль оставалась бы без последствий. Одним словом, человек, мертво заснувший и лишившийся чувствующих нервов, продолжал бы спать мертвым сном до смерти. Пусть говорят тогда, что без внешнего раздражения возможна хоть на миг психическая деятельность и ее выражение — мышечное движение».

Все. Иван Павлов перелистывает книгу, возвращается к заглавию. «Рефлексы головного мозга» — так называется эта статья.

— Сеченов, — вслух произносит он имя автора. Оно останется в его памяти навсегда.

Приземистое двухэтажное здание растянулось на одной из тихих улиц Рязани.

«Рязанская духовная семинария» — написано славянской вязью — золотом по черному — на длинной узкой доске над дверью. Каждое утро дверь впускает внутрь здания две сотни молодых людей в возрасте от пятнадцати до двадцати лет. Тут учится и Иван Павлов.

Юношей обучают русскому языку и литературе — это называется «теорией словесности», церковнославянскому, латинскому и греческому языкам, древней и новой истории и более всего — богословию.

Наука о познании называлась философией. Ее основателей в древней Греции называли философами — любителями мудрости. В семинарских учебниках говорилось о Фалесе и Анаксимандре, о Демокрите и Протагоре, о Сократе и Диогене. Но вершиной мудрости, светочем знания семинарская философия изображала Платона.

Далекие-далекие времена — две с половиной тысячи лет до наших дней. И две с половиной тысячи лет черпают церковные науки из сочинений Платона доказательства того, что душа существует, а тело является временной, непрочной ее оболочкой.

В неспокойное, трудное время жил Платон. Его родной город Афины страдал от беспрерывных войн. Хозяйство пришло в упадок. Афинский народ голодал. Помощи ждать было неоткуда. Тогда-то и возникло учение Платона о непрочности, зыбкости, бренности земного существования. Тогда-то и появилась нелепая мысль, что видимый нами мир — люди и все, что их окружает, вся природа — это только временное состояние другого мира, невидимого, но действительно существующего, вечного и неизменного.

Трудно было понять эту заумную философию. Она брезгливо отвергала действительные, видимые и ощутимые вещи, как жалкие копии идеальных невидимых и неощутимых вещей, пребывающих в выдуманном Платоном мире идей. И тело человека, учил Платон, — только временное вместилище души, переселяющейся из вечного мира идей в жалкий телесный мир. Все это целиком укладывалось в то, о чем учила семинарская наука.

Душа вечна и неизменна. Тело — временная оболочка, которую покидает душа с последним вздохом умирающего и направляется туда, — «иде же (несть болезни к печали, и жизнь бесконечная». Так их учили. Это называлось богословием.

Но Павлову уже недостаточно было веры в то, чему его учили. Он хотел знания — точного, ясного, отчетливого. Учебники богословия его не давали.

И вот неожиданно забрезжил свет.

Началось с небольшой статьи в случайно попавшей в руки книжке журнала. Он открыл ее, перелистал. В одном из заглавий бросилось в глаза знакомое имя: Платон. Стал читать и уже не мог оторваться, пока не кончил.

Статья камня на камне не оставляла от учения Платона, которое превозносила семинарская наука: чистое создание фантазии, говорилось об учении Платона, — вымысел, иллюзия, галлюцинация, бред. Такие фантазии возникают в эпоху бездействий, когда человеку нужно где-нибудь забыться, на чем-нибудь отвести душу. Я несчастлив здесь, мне здесь душно, тяжело, больно дышать, так я успокоюсь, по крайней мере, в той, вечно светлой, вечно тихой и теплой атмосфере, которую создает мое. воображение и куда. не. проникнут ни горе, ни заботы, ни стоны страдальцев… Платонизм есть религия, а не философия.

Он читал дальше, увлекаемый простотой и ясностью написанного. Он уже догадался, что, споря с философией Платона, автор выступает и против религии, против веры в то, что не вытекает из опыта, не подтверждается жизнью. Вера в бога не научит, как жить и что делать, — так без труда читалось между строчками этой статьи.

Статья поразила юношу. Имя автора стало для него теперь воплощением мудрости — простой и доступной, как азбука. Это был Писарев.

…Солнце жжет высохшую землю. Горячий --">