Сергей Борисович Сутоцкий - Слово-полководец

Тогда-то все и могло начаться. Потому что – увы! – на Большой Бронной улице Владимира Ульянова не оказалось: ни в одном из домов, ни в одной из квартир. По той простой причине не оказалось, что он там никогда не жил. Что же касается адреса, написанного им собственноручно в регистрационной книге, то Владимир Ильич придумал его в целях конспирации.

Короче говоря, не смогла московская полиция выполнить просьбу самарского полицмейстера господина Агатицкого. Ни гласного, ни негласного надзора за Ульяновым полиции установить не удалось. Вот тогда-то начались поиски человека, который и не думал пропадать. Просто этот человек – Владимир Ульянов – жил совсем в другом месте: в доме № 6 по Большому Палашевскому переулку, у своей старшей сестры Анны Ильиничны и ее мужа Марка Тимофеевича Елизарова.

Однако полиция – надо воздать ей должное – не опустила рук. Полиция продолжала действовать. Энергично. Настойчиво. Вновь и вновь требовательно запрашивала московский адресный стол: разыщите, наконец, где, на какой улице, площади или в каком переулке города проживает В.И. Ульянов!

Но не везло московским полицейским. Долго не везло. Только 1 декабря 1893 года повезло наконец.

В тот день пристав 2-го участка Яузской части города Москвы донес охранному отделению: так, мол, и так – дознано! И не как-нибудь, а «негласным путем дознано, что бывший студент Владимир Ильин Ульянов проживает в Петербурге, где состоит на службе, но по какому ведомству, неизвестно».

И чтобы хоть чем-то, хоть как-то загладить свою нерасторопность в поиске самого Ульянова, московские жандармы решили блеснуть осведомленностью по части его родственников. И не только родственников, но и некоторых предметов, принадлежащих родственникам. Предметов загадочных и безусловно крамольных. О чем московские жандармы и составили подробное донесение в столицу.

Во-первых, говорилось в донесении, семья Ульяновых, оказывается, «живет скрытно, получает ежедневно громадное количество писем…». А это о чем говорит? О, это говорит о многом! Письма, как известно, состоят из слов. А слова, в свою очередь, бывают разные. В том числе бывают слова, призывающие к потрясению основ царствующего в империи дома. Родственники Ульянова – жандармы в этом не сомневались – пользуются именно такими словами. В чем, кстати сказать, их, жандармов, убеждает факт, о котором говорится ниже.

Во-вторых, говорилось в том же донесении от 1 декабря 1893 года, в квартире родственников Ульянова «почти нет мебели, но замечено присутствие какого-то аппарата вроде электрической батареи, но большого формата».

Мы, правда, не знаем точно, как реагировали петербургские полицейские на это сообщение из Москвы: в архивах не сохранилось, к сожалению, следов обсуждения депеши за номером шестьдесят три. Но, судя по некоторым другим аналогичным случаям, известным истории, мы вправе предположить, что оно, обсуждение, проходило, бесспорно, в обстановке весьма напряженной. Нервы обсуждающих были, наверное, натянуты до предела.

И в том нет ничего удивительного. Судите сами. Ведь Владимир Ульянов – родной брат Ульянова Александра, члена революционной организации «Народная воля», казненного 8 мая 1887 года за участие в подготовке покушения на царя.

Ну, а кроме того, самим «фараонам» – как исстари звали полицейских на Руси – ничего не стоило, например, самую обыкновенную швейную машину известной в свое время фирмы «Братья Зингер и компания» принять за что угодно. Особенно если машина ножная и, следовательно, «большого формата»…

Не исключено поэтому, что кто-то из чинов петербургской полиции, присутствовавших при чтении донесения насчет обнаруженного на квартире Ульяновых таинственного «аппарата большого формата», мог сгоряча заявить:

– Полагаю, он не электрическая батарея… А она… станок… для изготовления… бомб…

На что другой чин, с опаской оглядевшись вокруг, мог заметить:

– Не намереваюсь вас пугать, господа, однако и скрыть не могу от вас глубочайшего убеждения своего: машина эта – пе-чат-ная… Гек-то-граф, если не запамятовал, называется… Ею пользуются для размножения разных слов и мыслей, книг и листовок, каковые, как известно, иногда не отличишь от бомб. Недаром опальный пиит Александр Пушкин дерзкие печатные слова именовал типографическими снарядами всеразрушительного действия, противу коих, как он говорил, власть царя устоять не может…