Банеш Хофман - Альберт Эйнштейн. ТВОРЕЦ И БУНТАРЬ.

претендующими на окончательную устойчивость) меняется сама логика научного мышления. Такие металогические переходы уже нельзя вывести логически, они требуют интуиции, они неотделимы от психологии, от эмоций, от всего того, что объединяется понятием «личность».　

Эти вкратце высказанные и в сущности гносеологические соображения мне и хотелось изложить в связи с новой книгой об Эйнштейне.

Б. Г. Кузнецов　

Председатель Эйнштейновского комитета Международного союза истории и философии науки　

1. ВЗРОСЛЫЙ И РЕБЕНОК

В этой книге мы расскажем историю очень простого человека.

Суть личности Эйнштейна — в его простоте; а суть его научного творчества — в его артистизме, феноменальном чувстве красоты. «Некогда это было парадоксом, но наш век это доказывает», — сказал Гамлет, правда, по другому поводу.

Вот парадокс, над которым предстоит поразмыслить. Но это не все. По мере того как будет разворачиваться рассказ об Эйнштейне, слова Гамлета, хотя и вырванные из контекста, приобретут новое и неожиданное содержание. Ибо Эйнштейн поведал немало парадоксального о Времени.

Конечно, больше всего известно о теории относительности Эйнштейна, принесшей ему мировую славу. Вслед за славой пришло нечто вроде идолопоклонства, претившего самой натуре Эйнштейна. К своему собственному удивлению, он стал живой легендой, истинно народным героем, оракулом, которого принимали члены королевских семей, государственные деятели и другие знаменитости и с которым публика и пресса обращались скорее как с кинозвездой, чем как с ученым. Когда в пору расцвета Голливуда Чаплин взял Эйнштейна на гала-просмотр своего фильма «Огни большого города», толпы людей окружили лимузин, чтобы поглазеть на них обоих. Обращаясь в крайнем смущении к Чаплину, Эйнштейн спросил: «Что все это значит?» — на что мудрый Чаплин с горечью ответил: «Ничего».

И хотя слава принесла с собой неизбежные проблемы, она была бессильна испортить Эйнштейна; тщеславие было ему чуждо. В нем не было ни самомнения, ни преувеличенного чувства собственной значимости. Журналисты докучали ему неуместными и нелепыми вопросами. Не иссякал поток художников, скульпторов и фотографов — как знаменитых, так и никому не известных, — жаждущих запечатлеть Эйнштейна. Но несмотря на все это, он сохранил присущие ему простоту и чувство юмора. Однажды в поезде некий пассажир, не узнав Эйнштейна, спросил о его профессии. Эйнштейн грустно ответил: «Я — модель для художников». Уставший от просьб дать автограф, он заметил своим друзьям, что погоня за автографами — новейший пережиток каннибализма: раньше люди поедали себе подобных, а теперь довольствуются заменяющими жертву символами. Как-то Эйнштейн печально поведал по поводу того, что с ним носились как со знаменитостью: «В молодости я мечтал тихо сидеть где-нибудь в уголке, занимаясь своим делом, и не привлекать к себе никакого внимания. И вот посмотрите, что из меня получилось».

Задолго до того, как о нем узнала широкая публика, Эйнштейн был признан в кругу физиков. Его теория относительности состояла из двух частей: специальной и общей. Но только после первой мировой войны, когда наблюдения солнечного затмения подтвердили предсказание общей теории относительности, до публики стало доходить, что в мире науки произошло нечто значительное. Эйнштейн появился в период беспрецедентного кризиса в физике. Теория относительности была не единственным революционным переворотом в науке начала XX в. Квантовая теория — а ее мы тоже коснемся в своем повествовании — разрабатывалась более или менее одновременно с теорией относительности и была даже более радикальной, чем последняя. Тем не менее квантовая теория не так потрясла мировую общественность, а ее создатели не стали столь популярными, как творец теории относительности.

Возник миф, что лишь полдюжины ученых во всем мире способны понять общую теорию относительности. Когда Эйнштейн впервые представил ее на обсуждение специалистов, это, возможно, и не было большим преувеличением. Но миф не исчез и после того, как десятки авторов выступили с объяснениями теории относительности. Он оказался весьма живучим и отчасти дожил до наших дней, когда, по последним оценкам, ежегодное число статей по общей теории относительности колеблется от семисот до тысячи.

Этот миф и наблюдения солнечного затмения придали теории относительности --">