Анатолий Владимирович Ширялин - Сага о великом гитаристе

было угодно, чтобы этого не случилось. Концерт состоялся, Надежда Тишининова пела под аккомпанемент рояля, и я был просто поражен, когда в антракте человек пятнадцать заглянуло в гримерную с одним и тем же вопросом: будет ли сегодня играть Орехов?

Некоторые говорили, что они приехали из Подмосковья, из Зеленограда, Люберец только ради того, чтобы услышать, как Сергей Дмитриевич, по обыкновению, сыграет в концерте Нади Тишининовой несколько сольных вещей. И всем многочисленным поклонникам выдающегося музыканта приходилось терпеливо объяснять, что он в больнице и сегодня принимать участие в программе не будет. Они желали ему скорейшего выздоровления…

Он стал легендой еще при жизни. Молодых музыкантов при известии, что они будут играть в одном концерте с Сергеем Дмитриевичем, охватывал почти священный трепет. Интересно, что маэстро был очень рад, когда я ему об этом рассказывал. Лицо его расплывалось в довольной и гордой улыбке. Он обводил взглядом всех присутствующих, это были, конечно, все свои, и говорил супруге: «Видишь, Надя, как меня ценят!» «Еще бы!» — думал я.

Наконец мне удался мой давний замысел. Первый сезон клуба «Изумруд» Центрального Дома ученых Российской Академии наук заканчивался 28 мая 1998 года концертом замечательных артистов, мастеров — Нади Тишининовой и Сергея Орехова. В первом отделении певицу сопровождал пианист, а Сергей Дмитриевич должен был открывать второе. И снова в гримерке, в антракте, те же взволнованные лица с единственным вопросом: будет ли играть Орехов? Теперь я с чистым сердцем мог их успокоить. Великий гитарист был после болезни очень слаб, но исполнить хотя бы одно сольное произведение считал своим долгом. «Я играю только одну вещь», — в десятый раз повторял он мне в антракте.

«Все будет так, как вы скажете», — отвечал я.

На сцене он появился так же устало и, казалось, также был ко всему безразличен. Но только до того, как взял в руки гитару. Коснувшись струн, он закрыл глаза и… За его спиной развернулись крылья, он «улетел». Восторженный рев, я не преувеличиваю, именно рев восхищенного зрительного зала был ему наградой. Как засверкали его глаза! Я подошел к нему, чтобы спросить, что мне делать дальше. «Я буду играть еще! — сказал он, — объявляй!» «Началось, — подумал я, — сейчас будет минимум сольное отделение». И… ошибся. После повторной овации зрительного зала, требующего «бис», он тяжело поднялся, раскланялся и сказал мне: «Объявляй Надю, я больше не могу». В тот вечер я видел Сергея Орехова последний раз.

Помню, как перед этим последним его концертом я спросил: «Как вас объявить в афише — звания, регалии, лауреатства?» — «Напиши: гитарист Сергей Орехов. У меня ничего нет, мне никто ничего не давал. А я не просил. Наверное, не заслужил», — усмехнулся он.

Так и осталась навечно на скрижалях истории музыкальной России эта скупая строка: «Гитарист Сергей Орехов».

Нужно заметить, что в последнее время Орехова все больше не устраивал созданный им репертуар. Иногда в разговоре, щуря глаз, вдруг заявлял загадочно:

— Я знаю, что теперь нужно делать, чтобы возродить семиструнную. И я создам такой репертуар, который возвратит молодежь к нашей гитаре.

Что он имел в виду, сказать трудно, мысль свою он не пояснял.

Мануэль де Фалья высоко ставил заслуги шестиструнной гитары как распространителя испанской музыки. Семиструнная могла бы играть такую же роль в распространении русской интонационности, особенно с появлением на гитарном небосклоне такого гитариста, как Сергей Орехов. Только десятилетия кампании по уничтожению русской гитарной школы принесли свои горькие плоды — русская семиструнная стала реликтом. Репертуар ее почти не играется, не изучается, не систематизирован, а ведь в нем есть немало подлинных шедевров гитарной музыки. То, что ныне играется на шестиструнной, включая произведения Орехова, — это, по большому счету, суррогатная музыка.

Не та корневая система: не в стиле, с потерей характера. Приходится только восхищаться гитаристами-шестиструнниками, которые дерзают играть семиструнный репертуар. Вообще забвение своего наследия — большой грех не только перед отечественной, но и мировой культурой.

Явленное творчество любого народа — это ниточка в Вечность, одна из вибраций духовной амплитуды человечества, где проверяется подлинность Обетования…

Сергей Орехов с горечью замечал: «Испания, Пако де Люсия… А свое --">