Максим Викторович Цхай - Вышибая двери

для меня ничего нет и не будет.

Ты здесь родился? Хорошее дело. А теперь здесь живу и я, Бродяга.

Так что привыкай.

* * *

Зачем человек ведет дневник?

В надежде, что кто-нибудь его прочтет. Это вроде как потерпевший кораблекрушение толкает в бутылку записку. Но одиночество на необитаемом острове имеет свои прелести. Во-первых, всегда есть надежда когда-нибудь с него выбраться. Во-вторых, рыбалки сколько хочешь, пляж… Одиночество среди людей дышит острым сквозняком коридора, двери которого распахнуты настежь. Люди входят с одного его конца, натоптав и накурив, выходят с другого — и в нем снова холодно и пусто.

А чего ты хотел? Живешь в чужой стране, с чужим языком. Пройдут годы, пока все это станет твоим. И станет ли когда-нибудь родным?

Вот мой дневник и начат. Хотелось бы, чтобы к его завершению у меня появился свой остров или хотя бы закрылась одна дверь в коридоре.

* * *

Завербовался в известную фирму в качестве секьюрити. Специализируется она на охране больших дискотек и рок-концертов. На работу взяли! Ура! Или… черт его знает. Получил разнарядку в большой танцхаус. Оформлен он прикольно: на стенах заняты самыми разными делами игрушечные свинки — танцуют, пьют пиво, торгуются за покупки и даже лезут в петлю, а под потолком механические обезьянка и крокодил совершают странные, жутковатые движения в такт ревущей музыке. Вторую неделю брожу там с мрачным видом и надуваю щеки. На черную-черную водолазку натянута черная-черная куртка, черные-черные брюки над черными-черными ботинками, и на голове у меня черный-черный… смешной хвостик.

За неделю работы удалил с поля трех турок, одного итальянца и одного немца. По лицу пока не получал, хотя двое и норовили сопротивляться. Догнал албанца, который отодрал и пытался стащить с охраняемого мной объекта табличку с надписью «Не курить!». Албанец, получив от администрации танцхауса волчий билет — «хаусфербот», обиделся. Сообщил, что нехорошо так поступать с иностранцами, негостеприимно.

Немца, который хотел удрать, не заплатив, путем прорыва через кассу, я догнал, скрутил, притащил обратно, а потом долго и монотонно, с интонацией робота Вертера, нудел у него над ухом: «Вы должны заплатить… вы должны заплатить… вы должны заплатить…» — пока психанувший пленник не стал разбрасывать вокруг себя дензнаки с криками: «Вот! Забирайте! Все забирайте, все!» И, швырнув опустевший бумажник в мусорку, ушел бедным, но честным.

Работаю ночами, устаю и все время испытываю два простых мужских желания: спать и есть.

Но вообще впечатлений куча. Понял, почему людям пишущим рекомендуется смена профессий: новая работа разом погружает тебя в новый мир, в иные слои общества и специфические обстоятельства, приходится познавать новое отношение людей к тебе и твое к людям. Описывать, правда, все это некогда. Кем я только не был… Держимордой еще ни разу. Мне это не идет. Но… деньги! Зарабатываю на учебу, ибо заботами Шредера разваленная им экономика Германии не может больше финансировать обучение своих граждан. Будет время, обязательно зафиксирую пару веселых эпизодов из будней дискотечного охранника. Это тебе не каской об стол…

* * *

Вчера, уже под утро, вытащил из танцхауса пожилого драчуна, напавшего на бармена.

Случай из ряда вон. Нападавший был не турком и не югославом, а типичным белобрысым немцем лет пятидесяти, мосластым и долговязым. Блин, мужику уже о внуках думать пора. Заломил его за шею, в таком виде потащил через весь зал к дверям, на радость публике. Всю дорогу он мне в подмышку объяснял, что со мной сделает, когда я его отпущу. Я не верил. Но было неприятно. Не оттого, что страшно, а оттого, что противно. К тому же забияка был на голову выше меня, и со стороны мы представляли собой сюрреалистическую композицию: шагает какой-то Чингисхан с черным лошадиным хвостом на голове и дополнительной лысеющей головой под мышкой, из второй сыплются садистические фантазии, а сзади мотыляются длинное тело и две ноги, пытающиеся ступать сообразно моим шагам, чтобы не волочиться по полу.

Мой напарник, испанец африканского происхождения Франциск (ох и лодырь!), уже открыл дверь в темное неласковое утро, куда я должен был выкинуть провинившееся тело, и тут выяснилось, что великовозрастный беспредельщик, нагуляв на шестьдесят евро, так и не заплатил. Голова, зажатая у меня в локтевом суставе, ухмыльнулась — чтобы произвести --">