Александр Р Шавердян - Путь воина

годов. Фотокарточка, действительно, представляла интерес и подтверждала слова Тихона Николаевича — да, были светлые моменты и в безумные времена, и люди, как всегда, ухитрялись быть счастливы. Среди группы отдыхающих в Доме творчества в Рузе на левом фланге стояли рядом молодые, полные сил и планов композитор Хренников и критик Шавердян. Казалось, они только что ходили по боковой аллее, увлечённые беседой, их заметили и позвали — «фото на память!». Вот так они и запечатлены в окружении музыкантов из разных республик: настоящая семья народов, казавшаяся такой дружной и нерушимой.

Тихон Николаевич долго разглядывал снимок, видимо о многом вспоминая. Наконец, отложил его в сторону и произнёс, словно подытоживая:

Т. Н. <…> Ну вот, Александр Исаакович был очень уважаемый человек, а главное — он был очень спокойный человек: его восточный характер не проявлялся.

А. Ш.: Но ведь многие знавшие его отмечали, что при всей своей мягкости и бесконфликтности он порой действовал прямо-таки как самурай. В истории с Оголевцом…

Т. Н.: О-о… Ну, не только он… Оголевец был вообще фигура очень странная на музыкальном нашем горизонте.

А. Ш.: Или страшная?

Т. Н.: Ну, кто как… Во всяком случае, это был неуравновешенный, больной человек. Он писал гадости на всех. На меня, например… Суслову… Суслов давал мне читать его творения. Это было во время космополитизма, в начале 50-х годов. <…> ^[3]

Ну, всё это дело прошлого… Александр Исаакович был человек уравновешенный, разумный, спокойный. Часто во многих ситуациях он сохранял правильную позицию, и поэтому к нему относились с большим уважением. В частности, я.

<………>

Признаться, я был обескуражен. О ком мы сейчас говорили? Кто этот человек, главные достоинства которого, как выясняется, — спокойствие и уравновешенность, умение сглаживать углы и находить среднюю линию? За что, по-видимому, его и стоит уважать?…

Разве это тот, кого коллеги называли «благородным рыцарем журналистики», а в дружеских шаржах изображали боксёром в боевой стойке, готовым отразить и нанести любой удар? Его разве с детства привык я считать кем-то вроде хладнокровного и бесстрашного самурая, который из всех путей выбирает такой, что вернее всего ведёт к смерти, и тем побеждает?…

И вдруг эта взвешенность… И бесконфликтность… Определённо не из словаря моего деда! Сколько я знаю, в своей работе к таким понятиям он никогда не прибегал. Высокая принципиальность — и… умение находить «среднюю линию»… Глубокая честность — и… талант «сглаживать углы». Нет, что-то тут не сходилось!

Пытаясь разрешить эти странные противоречия, я углубился в архив Александра Исааковича. И скоро нашёл то, что искал.

Толчком послужила статья «Советская опера»^[4], впервые опубликованная в журнале «Советская музыка» № 3 за 1941-й год. Нет ни необходимости, ни возможности пересказывать эту статью. Её нужно читать в подлиннике, ибо сегодня, спустя 60 с лишним лет, она современна до злободневности.

Действительно, если убрать из этого текста обязательное по тем временам дежурное прилагательное «советский» перед субстантивами «культура», «критика», «публика», «композитор» и «музыка», а имена благополучно забытых деятелей той поры заменить именами демиургов сегодняшнего музыкального «бомонда», то окажется, что проблемы и задачи, стоявшие перед советской оперой в 30-40-е годы, не только никуда не исчезли и никак не разрешились, но даже ещё и усугубились. Разве не актуально^[5] замечание А. И. Шавердяна о «распространявшемся не так давно легкомысленном представлении о труде оперного композитора, как о чём-то заурядно-лёгком, не требующем исключительного напряжения мыслей и сил»?^[6] И таких наблюдений множество в этой статье.

Будь моя воля, студенты всех композиторских отделений и факультетов вместе с будущими режиссёрами музыкального театра, не говоря уже о теоретиках-музыковедах, изучали бы её в обязательном порядке…

Однако сейчас моя задача скромнее — определить суть этих самых взвешенности и бесконфликтности Александра Исааковича, его таланта сглаживать углы и находить среднюю линию.

Статья начинается анализом опер Прокофьева («Семён Котко») и Хренникова («В бурю»), которые «полярно противоположны по своим стилистическим устремлениям». Оба произведения критик подвергает нелицеприятному разбору, что, вероятно, не могло не задеть как маститого автора, так и --">