Анастасия Ивановна Цветаева - Моя Эстония

покое расцвета, неслышимо на стебельке, простерши лепестки в поток солнца. Ярко-белые, как недавно — опавший яблоневый цвет. (Опавший? Но его уже нет, он погас, исчез, его размело, — разве он был? Есть только этот час блаженства...) Их число, вчера бывшее, три-четыре? Еще можно их сосчитать, а завтра — звезды так усыпают небо, как они усыплют — кусты!
Я прохожу между ними, так лежит мой путь, я нечаянно задеваю их великолепие, очень легко, сплошь розами осыпанное, — белый сияющий куст! Два куста, два великолепия — как были недавно деревья, сиренью цветущие, лилового цвета улицы. Где в России увидишь такое? Это — Эстония...
Дни — они быстро идут! Они заняты событиями, как люди — делами. Они отвлекают нас от наслаждения цветами, а я, которая не отвлекаюсь, почти привыкла уже к кустам роз, стараюсь их описать, сравнивая с шиповником... Но шиповник одаряет редкими, крупными, алыми цветами, не махровыми, а такие два куста вижу впервые, хотя мне 90 и еще 3.
Но в Эстонии погода изменчива. Был ветер, был дождь, сильный дождь, и в нем закрутились кусты, намокшие, и начали опадать те самые первые розы! Как недолго они цвели!.. Как все недолговечно на свете!.. Но бутонов великое множество, происходит великая смена, и те, что не падают, — те еще только готовятся расцвести, — изобилие их празднует свой час, ничего не зная об опадании, как не понимают своих родителей растущие им на смену.
Я все хожу перед кустами и между кустов, замечаю, как поредели розы, как усыпана легким белым ковром, веющим, земля... Земля — Царство метаморфоз! Уже исчезли с веток кустов маленькие махровые розы, вместо них крошечные красные созревающие тугие — как бы назвать? полушарики плода? — вместилище для семян?..
И их не видя, не чувствуя, им не родня, доцветают на кустах последние розы, две-три, три-четыре, с тем же правом на доцветание, праздничное, блаженное, как когда создавался мир.
Двадцать первый год я летом живу в эстонском поселке Кясму (Кäsmu в эстонском написании) и сколько Бог даст — буду летом ездить сюда...
В Кясму — не строятся. Сколько есть домов — не прибавится. И те счастливцы, кто попал в какую-то комнату — так и продолжают туда приезжать год за годом, до того получив в своем отделении милиции пропуск по вызову хозяйки с места на 3 месяца в пограничную зону, ибо напротив Кясму — Финляндия, если смотреть отсюда — справа по карте, справа от Таллинна (Ревель звался когда-то...). А что от него влево — то не обладает пограничными зонами, потому что через море — наш Выборг.
Я живу в доме Марии Эйнхольм, бывшей капитанши. Муж ее, от советской власти ушедший со своим кораблем в Швецию, дважды присылал за ней шхуну или яхту — не помню, но она отказалась покинуть Эстонию, родину. Его фотографию я видела в альбоме капитанов, изданном там, далеко за рубежом... Но, оставшись одна и через годы встретив простого рыбака Волли, тихого, доброго, ее полюбившего, она согласилась стать его женой.
... Запомнив щегольскую наружность первого мужа Марии, я однажды спросила ее: кто же из этих, судьбою ей данных защитников ей был более по сердцу. Мария ответила несокрушимым коротким ответом: Волли — лучше! И эти два слова на моем языке (из коих одно было — имя эстонское) прозвучали таким теплом! Этим теплом теперь звучат — скамеечка у его могилы, камень с его именем, цветы, побеждающие камень, и все это — позади могилы отца и матери, в ряду с могилами сестры и брага, отрока и отроковицы, в ряду тепла, здесь — отгоревшего, Там — ее ждущего...
Мария! Двадцать лет назад из рук парикмахера выходившая с каштановыми кудрями, теперь давно уже — с кудрями серебряными над прелестным, четким лицом... Мария — не простая женщина, она — дама. Она — воплощение изящества, женской грации, и об этом, кроме ее наружности и повадок, говорят ее шкафы с книгами. Хотя болезнь смолоду ее наградила — согнутой позой и затрудненным шагом, которым она обходит дорожки своих владений, и все же — грация побеждает... я наблюдаю ее, когда она поливает цветы или ставит на окошко соседу моему и мне тарелку с клубникой — собранную ею — сидя на стульчике — в неудобной позе.
И сменяются дни эстонского лета, полного метаморфоз, и ставит рука Марии нам на окна — малину, за которой мы видели ее ходящей больным шагом среди густых зарослей. И еще перевертываются листы календарные, и нежданно входит Мария — и на тарелке несет — яблоки, еще зеленоватые, но уже побеждает в них желтизна, солнечная. И улыбается доброе красивое --">