Ирина Владимировна Млечина - Гюнтер Грасс

зайти к нему в комнату, где он жил со своей женой Раисой Орловой — специалистом по американской литературе, чтобы показать кое-какие немецкие книги. Его диван был завален западногерманскими изданиями, и гостья не решилась спросить, как они к нему попали. Среди книг она увидела знакомую обложку — это был роман «Жестяной барабан». Она схватила книгу и спросила Копелева, читал ли он роман и послесловие к нему. «Ведь там такое написано!» — краснея от волнения, промолвила она. — «А что именно?» — поинтересовался Копелев. — «Ну… про сходство диктатур и т. д.», — ответила она. Копелев засмеялся и спросил: «А вы сами никогда об этом не задумывались? Только говорите тише, тут перегородки тонкие…» Это было, повторю, в 1966 году, в разгар «холодной войны» и идеологических сражений между двумя мощными военно-стратегическими блоками.

Так или иначе, статья о Грассе была написана летом того же года и сразу пошла в номер. Подана она была шикарно. Большими и жирными латинскими буквами был набран заголовок: «Tertium non datur» («Третьего не дано»). А чуть ниже и менее крупными буквами — подзаголовок: «Блеск и нищета Гюнтера Грасса». Еще никогда молодая германистка не решалась писать так дерзко и лихо. Но по одобрительной реакции начальства международного отдела она поняла, что попала в точку, что от нее ждали именно такого материала.

Уже заголовок подсказывал, что автор статьи занял по отношению к автору романа нечто вроде менторской позиции, напомнив тому, что «третьего не дано», то есть что надо выбирать только между поджигателями войны и теми, кто ведет мир в светлое будущее. Иначе — тупик, конец: заблудился человек на историческом перекрестке и не знает, куда дальше идти, — в общем, потерял путеводную нить.

Отдав должное Грассу-художнику, германистка подвергла его зубодробительной критике во всём остальном: не занял правильной идеологической позиции, не так понимает исторический процесс. И вообще в политическом плане Грасс хромал, надо было его немножко подтянуть, объяснить, в чем он не прав, не отвергая его с ходу, ведь как художник он всё-таки очень одарен. Всё это было написано с задором и хлестко. Она знала, что газета — это идеологический орган, коллективный агитатор и пропагандист.

Вскоре (а возможно, уже тогда, когда она писала) ей стало стыдно за эту статью, ведь роман ее на самом деле потряс. Более того, он ее восхитил. Она была в восторге от придуманного автором главного героя — ребенка, который из отвращения к миру взрослых в три года решил больше не расти, чтобы не бренчать выручкой в кассе бакалейной лавки своих родителей. Но германистка понимала, что если выразит восторг и ничего не скажет об идейных пороках романа, статью не напечатают, а ей очень хотелось напечататься.

К тому же Грасса и на Западе воспринимали весьма неоднозначно: одни хвалили, другие ругали, третьи попросту пытались смешать с грязью. Суровость некоторых западных критиков должна была чуточку примирить германистку с самой собой: мол, не только она позволяет себе критиковать Грасса. И тем не менее ей со временем становилось всё более неловко перед художником, которого сегодня без всяких натяжек можно назвать великим. С тех пор она всячески старалась загладить свою вину: писала о других романах Грасса уже совсем иначе, без прежней лихости, всерьез, стараясь глубже проникнуть в его сложный творческий мир. Собственно, ради этого она — то есть я, та самая бывшая молодая, а ныне, как теперь говорят, сильно «возрастная» германистка — и решила написать эту книгу о нашем современнике, нобелевском лауреате Гюнтере Грассе. Конечно, невозможно рассказать обо всём — Грасс был очень плодовит, он написал множество романов, пьес, стихов. К тому же он и художник, точнее, график, а еще скульптор. Большинство своих книг он оформлял сам. Всё это многообразие вряд ли получится охватить, но сделать попытку необходимо.

Глава I ПОДРУЧНЫЕ ПАМЯТИ: ЛУКОВИЦА, ЯНТАРЬ И ДР

Наверное, следовало бы начать с «Жестяного барабана» — эпического первенца Грасса, принесшего ему мировую славу. Но поскольку речь пойдет не только о творчестве, но и о жизни художника, стоит сразу обратиться к одной из самых поздних его книг — мемуарному роману, или просто тому воспоминаний, точное название которого переводится так: «За чисткой лука». Русский переводчик Борис Хлебников озаглавил это сочинение «Луковица памяти». Немецкое название точнее выражает --">