Михаил Сергеевич Строганов - Матрона Московская

родителей, и умертвят их.

— В чем жизнь и надежда наша?

Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле. Ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей. И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем. Любовь до того совершенства достигает в нас, что мы имеем дерзновение в день суда, потому что поступаем в мире сем, как Он.

— Кто же мы, уверовавшие и во Христа крестившиеся?

Вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованы… Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть.

Глава 2. Предвозвестья

Начало 1881 года было наполнено зловещими предзнаменованиями. В феврале неожиданно умирает русский писатель Федор Достоевский. Вместе с ним не только заканчивается великая «пушкинская» эпоха в литературе: Россия лишается своего культурно–исторического пророка, который мог докричаться и вразумить «думающих людей» из самых разных слоёв: от разночинного интеллигента до рафинированного философа.

Через месяц, в марте, на набережной Екатерининского канала от взрыва бомбы погибает император Александр Второй, прозванный в народе «Освободитель». По злой иронии судьбы террорист–убийца сам именуется «народовольцем». Ни тогда, ни много после в этом не увидели зловещего предзнаменования, что отныне всё зло, неустройство, социальный разлад, страдания и ненависть людей друг к другу будут приходить «во имя народа», под маркой борьбы за его счастье.

Отныне любая толпа, демонстрация, митинг «защитников народа и вершителей прогресса» превращается в разомкнутую пасть преисподней. Вошедшие в свиное стадо и поглощенные морской бездной бесы вырвались на свободу и отправились искать себе новые души и тела.

В России расцветал ниспровергающий мораль нигилизм вместе с мировоззренческим позитивизмом, которые в массах порождали пренебрежение к своим духовным истокам вкупе с наивной верой о наступлении эры всемирного прогресса, всеобщего процветания и братства народов.

Необыкновенно модной и популярной становится идея «разрушить прежний мир до основанья», а пока разрушение еще не произошло, подготовиться к пришествию нового дивного мира, заранее вытравив из себя всё, из чего складывалась прежняя жизнь. В особенности её средоточие — веру в Бога. Пророчество Достоевского становилось повседневной реальностью:

«Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой–то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве… Появились какие–то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина… Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой–то бессмысленной злобе… В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое–где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что–нибудь, клялись не расставаться, — но тотчас же начинали что–нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и все погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не --">