Иван Тимофеевич Фролов - Загадка жизни и тайна человека: поиски и заблуждения

качестве главного редактора, а также как ученого секретаря, зам. председателя Научного совета по философским вопросам естествознания (1959–1980 гг.), затем председателя Научного совета по философским и социальным проблемам науки и техники (1980–1999 гг.). В годы перестройки последовало мое переключение на работу в журнале "Коммунист", помощником М.С. Горбачева по науке, образованию и культуре, главным редактором газеты "Правда". И уже тогда в последних строках своей последней книги "О человеке и гуманизме" я написал, что теперь хотел бы посвятить себя "столь желанной и вынашиваемой многие годы идее практической деятельности по созданию и развитию Центра наук о человеке, Института человека и журнала "Человек" (с. 556), что и произошло потом и продолжается до сих пор.

Как видите, моя научно-философская деятельность органично (не скажу — "гармонично") сочеталась с организационной, которую я всегда рассматривал, однако, как подчиненную первой. Правда, наиболее эффективной формой практической деятельности для меня была редакционно-издательская, с помощью которой я надеялся добиваться продвижения в жизнь новых философских идей. Но я не избегал и непосредственного участия в практической (включая политическую) деятельности, правда, в основном в качестве советника в высших властных структурах.

Я не думаю, что в принципе я заблуждался в необходимости такой деятельности, если она давала какие-то положительные результаты. Она была полезна для многих, и об этом мне всегда (за исключением последнего времени) говорили ученые и философы, деятели культуры. Я не стану подробно рассказывать, что мне удалось здесь сделать и какие заблуждения и неудачи меня преследовали. Но, имея в виду реальность сегодняшней жизни, в том числе в науке, я не могу уйти от горьких сомнений, действительно ли стоило отдавать столько времени и сил, чтобы увидеть то, что есть сегодня. Но я не хочу обижать тех, кто и сейчас ценит эту мою деятельность. Я уж не говорю об оценке многих выдающихся ученых, которых сегодня нет с нами и которые, я думаю, даже подчеркнуто завышали свои оценки, а часто дарили мне свою дружбу (П.К. Анохин, Б.Л. Астауров, Д.К. Беляев, А.А. Баев, П.Л. Капица, Н.Н. Семенов, В.А. Энгельгардт и др.). Правда, и недоброжелателей, а больше всего завистников, было предостаточно, да и сейчас немало.

Так что, я не мог поддаваться, как Вы говорите, христианско-толстовским порывам "все бросить и уединиться". Но я и не стремился быть "в гуще жизни и на виду". Все проходило зачастую вопреки моему желанию, и потом я чувствовал свою ответственность. В общем-то, я очень много работал (в особенности в молодости) и имел, видимо, какие-то не ограниченные узкой профессиональной сферой способности, которые я отнюдь не переоцениваю. Это не всегда хорошо, так как зачастую не позволяло достаточно глубоко разрабатывать многие конкретные проблемы, ограничиваясь их постановкой и дискуссиями, что я очень любил. Но в результате я довольно рано убедился, что "во многом знании много печали" и, кроме того, основательно подорвал свое, казалось, несокрушимое здоровье, позволявшее мне работать неограниченно в любых условиях. Так что, теперь даже удивляюсь, что говорю с Вами о своем 70-летии. Я никогда не думал, что проживу так много, поэтому стремился сделать все, что задумал, где-то вокруг 50 лет (большая часть моих идей была реализована к этим годам, когда, как говорил Л. Грехэм, много писавший обо мне, я достиг "пика своей популярности"). Говорю это не только с иронией. Так было, хотя сам я к этому не стремился.

Не скажу, что и сегодня меня тяготит работа в качестве президента Российского Философского общества, и в особенности, директора Института человека. Философское общество набирает силы, провело уже два российских конгресса, увеличивается число его членов. Я много внимания уделяю его работе, хотя, может быть, надо бы и больше. Конечно, времена изменились, и настоящего удовлетворения от этой работы я уже не получаю, так как изменились в худшую сторону условия этой работы, ее общественный статус и влияние на умы людей. Философия и вообще наука стали, как говорят сегодня, "непрестижными". Но все меняется, и не только в худшую сторону. А я привык активно воздействовать на эти изменения. Тем более, когда дело касается моего "детища" — Института человека. Пока у меня есть возможности и силы, я буду заниматься им вместе со своими молодыми (и не только!) сотрудниками, которые --">