Михаил Михайлович Ильинский - Жизнь и смерть Бенито Муссолини

(примерно за сорок лет) превратилась в Италию, угнетающую другие народы, грабящую соседние Турцию и Австрию, захватывающую земли в Африке, аннексирующую Албанию, превратившуюся в реакционную, грубо националистическую, империалистическую Италию. Так считали марксисты-ленинцы и во многом были правы. Крупные итальянские историки (Дж. Вольпе в книге «Итальянский народ между миром и войной 1914–1915 гг.», вышедшей в Милане в 1940 году) настаивали на концепции, из которой следовало, будто бы фашистский режим стал прямым наследником Рисорджименто. Он преодолел кризисные послевоенные трудности 20-х годов, с которыми никогда не смог бы справиться слабый либеральный государственный аппарат, предшествовавший переходу власти в руки фашистов и лично Муссолини.

Весьма убедительно звучала и другая теория, главный тезис которой состоял в том, что приходу фашизма в условиях Италии способствовали сама Первая мировая война, отсутствие сильной руки, слабость экономики, эклектика во взглядах, анархия, царившие на Апеннинах, разгул мелкого бандитизма. Сама обстановка требовала восстановления порядка и дисциплины, хозяйственной стабилизации и прогресса, восстановления и развития экономики, завоевания новых рынков. И наконец, еще одна, на мой взгляд самая справедливая концепция, вобравшая в себя «рациональные зерна» из всех предыдущих теорий и концепций. Она квалифицирует приход фашистов к власти в Италии как постепенно подготовленный государственный переворот. Это был путч, действовавший как мина с мощным зарядом, мина, разорвавшаяся в точный исторический момент. В период, выбранный с мая 1915 года по октябрь 1922 года, фашистский комплот окончательно разрушил непрочные институты либералов и псевдодемократов. И на благоприятной почве солнечных Апеннин поднялось бетонированное, ощетинившееся штыками и пушками здание фашизма — жандарм, инициатор будущих экспансий по самым разным направлениям и в различных сферах жизни.

Я полностью согласен с теми, кто считает, что в период двадцатилетней фашистской диктатуры подлинную историю фашизма, жизнеописания Муссолини, Италии в целом нельзя было написать, живя на территории Италии, где была ликвидирована свобода мысли и главное ее выражение — свобода слова. Свобода растворялась в «фашистском пространстве относительности», становилась свободой только для тех, кто следовал в фарватере Муссолини, иерархов фашизма. О каком объективном написании истории «двадцатилетия» — с 1922 по 1945 год — могла идти речь?

Кто повлиял на формирование характера, утверждение политического кредо и духовного склада Бенито Муссолини? На этот вопрос он обычно любил отвечать сам: «Когда мне было двадцать лет, меня приводил в восхищение Ницше, он-то и укрепил антидемократические элементы моей натуры. Прагматизм Уильяма Джемса мне также очень помог в моей политической карьере. Он дал мне понять, что тот или иной человеческий поступок должен оцениваться скорее по своим результатам, чем на основании доктринальной базы. У Джемса я научился той вере в действие, той пылкой воле к жизни и борьбе, которой фашизм обязан значительной долей своих успехов… Но более всего я обязан Жоржу Сорелю; этот учитель синдикализма своими жесткими теориями о революционной тактике способствовал самым решительным образом выработке дисциплины, энергии и мощи фашистских когорт».

Что это? Рисовка, самолюбование, экстаз, вспышка, всплеск ораторского мастерства? Нет. Всего понемногу. Это был, пожалуй, синтез политического мышления раннего Муссолини. Так сказал сам Муссолини уже в зрелые годы. Возьмем и мы это мнение за «основу».

Муссолини любил повторять: «Я слушаю голос моей крови. Когда я доверяюсь моему инстинктивному сознанию или чувству, я никогда не ошибаюсь». Впрочем, ошибок Муссолини допускал действительно немного. Но все они были для него роковыми, и он всегда, следуя инстинкту, упорно шел к своему трагическому концу. Это была линия судьбы Муссолини — человека, политика, лидера фашизма.

Многое в судьбах народов и отдельных личностей решали на нашей Земле войны. История XX века — не исключение, а, напротив, подтверждение этой истины. Инициаторам войн всегда было важно выбрать момент, а многим участникам установить, с кем и куда следует идти. Италия в этом отношении — уникальный пример. Начиная политическую игру на одной стороне, она неизменно завершала партию на стороне бывшего противника и всегда --">