Олег Игоревич Ларин - Первопроходец
Название: | Первопроходец | |
Автор: | Олег Игоревич Ларин | |
Жанр: | Биографии и Мемуары | |
Изадано в серии: | неизвестно | |
Издательство: | неизвестно | |
Год издания: | 1980 | |
ISBN: | неизвестно | |
Отзывы: | Комментировать | |
Рейтинг: | ||
Поделись книгой с друзьями! Помощь сайту: донат на оплату сервера |
Краткое содержание книги "Первопроходец"
Андрей Журавский… Запомните это имя: по необъяснимым причинам оно выпало из истории русской науки XX века. Ученый-мыслитель и исследователь Европейского Севера, руководитель около тридцати экспедиций в Большеземельскую тундру и на Северный Урал, биогеограф, ботаник, геолог, зоолог, этнограф, экономист, общественный деятель, литератор… «Работы Андрея Журавского составляют эпоху в исследовании Печорского края и глубоко затрагивают задачу познания Севера вообще», — скажет в 1911 году академик Ю. М. Шокальский. И патриарх географической науки П. П. Семенов-Тян-Шанский поддержит это мнение: «Печорский край все увидят таким, каким Андрей Журавский видит его сегодня, но для этого нужны полвека, а то и век».
Читаем онлайн "Первопроходец". [Страница - 2]
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (12) »
— Так энто когда было?! — возражали ему староверы. — В бог-весть-каковские времена! Нонче уж мы ничего не садим.
— Неужели ничего? удивлялся Андрей.
— Так… самую малость. Муку купцы из Чердыни возят, а мы им пушнинку в обмен. Тем и живы.
— Ну, а картофель, лук, капуста, морковь? — горячился Журавский, не замечая, как при слове «картофель» все старообрядцы угрюмо хмурили брови.
— Неразумные речи глаголешь, вьюнош, — осаживали его старики, — Чертовым яблоком, пакостью непотребной не станем осквернять чистоту веры своей. Картофель твоя — дьявольская ягода. Кто прельстится ею — в смоле кипеть на том свете, мать-отца родных в геенну огненную ввергая, — И добавляли при этом, что тех, кто осмеливался вкусить «чертово яблоко», прежде насильно окропляли святой водой, поминали недобрым словом, а то и выдворяли из деревни.
И так везде и во всем, где бы он ни побывал: с одной стороны — могучее разнотравье, раздольные пожни, самой природой предназначенные для скота и посевов, вольный, предприимчивый ум, не скованный пережитками крепостничества; и с другой — религиозный фанатизм, неизлечимая вера в леших, шишиг, водяных и прочую лукавую темную силу, мешающую обратить эти земли на собственное благо.
«Вы уж простите меня, — писал он родным в Петербург в августе 1902 года, — но я чувствую внутренний зов этого девственного, чистого края, и с ним, видно, будет неразрывно связана моя судьба».
* * *
На следующий год, едва прошел ледоход и первая зелень пробилась сквозь оттаявшую землю, Журавский снова приехал на Печору. Предмет исследования — Большеземельская тундра. Около Пустозерска Андрею встретились стада кочевников, и он ушел с ними в просторы большой оленьей земли.
В характере Журавского, в искренности и импульсивности его натуры был заложен талант общения, и ему не стоило больших усилий найти с кочевниками общий язык. Презрев нижнее и верхнее белье, он облачился в малицу, меховые штаны и тобуры. Он учился водить упряжку, бросать тынзян[1] и помогал разыскивать заблудившихся оленей. Наравне со всеми участвовал в абурдании — ел сырое мясо, запивая его горячей кровью (во избежание цинги), и никогда не жаловался на трудности кочевой жизни.
Но главное, чем подкупил Журавский оленеводов, было относительно неплохое знание языка ненцев. Еще в университете он старательно штудировал первый русско-ненецкий словарь Шренка и теперь старался применять свои познания на практике. Неважно, что кочевники часто не понимали его (причиной тому было несовершенство шренковского издания), — важно, что он пытался понять их.
Андрей убедился: расширять и дополнять такой словарь не имеет никакого смысла, и он решил собирать свой — русско-зырянско-ненецкий, но на русской основе. К концу кочевья в записной книжке Журавского значилось около 600 слов с обозначением каждого понятия на разных ненецких диалектах.
На одном из переходов Журавский встретил упряжку ижемского зырянина Никифора Хозяинова и ушел вместе с ней, чтобы закончить по дороге сборы гербария и коллекции насекомых, Никифор оказался именно тем человеком, которого он мечтал встретить. Не по-деревенски грамотный, непоседливый и жадный ко всему новому, он был истинным охотником-следопытом и часто удивлял зрелостью своих суждений. Именно Хозяинов первым заговорил о бедственном положении инородцев, поставленных, по сути дела, вне законов Российской империи. И то, что подчас недоговаривали Андрею кочевники, опасаясь нежелательных последствий, Никифор выложил ему без всяких обиняков. Ненцев грабит местное кулачье, их обманывают алчные торговцы, спаивая водкой, на их землях — Большой и Малой — бродят чужие стада, вытаптывая лучшие пастбища, 26 миллионов десятин Большеземельской тундры скоро перейдут во владение ижемских и пустозерских «пауков».
На вечерних стоянках, за кружкой чая, настоянного на морошке, Никифор рассказывал Андрею о своих скитаниях по Печорскому краю, о сказочно богатых Усе, Колве, Адзьве и других реках Большеземельской тундры. И однажды поразил зырянским словом: Шом-Щелья.
— Ты шутишь, Никифор?! — встрепенулся Андрей. — Шом,- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (12) »