Юрий Иосифович Колкер - Годы отказа

вот, первый (сентябрь 1982) и третий (февраль 1984) выпуски ЛЕА были подготовлены мною более чем наполовину каждый и мною же отпечатаны; четвертый (август 1984) был начат при моем участии; пять статей, пуримшпиль, подборка стихов, составление и редактура (т. е. полная переписка всех оригинальных текстов в нечетных номерах), служебные тексты и даже оформление и размножение — таково мое участие в ЛЕА. Принявшись за дело почти с неохотой, я вскоре увлекся, а затем и увидел в нем свой долг. Древнее правило — чтобы сделать гостя домочадцем, нужно заставить его работать, — сработало и в наши дни. Израиль оказался в фарватере моих интересов.

В 1983 самой заметной фигурой в ленинградских еврейских кругах сделался русский ученый и правозащитник Иван Мартынов. В своем трактате и многочисленных письмах протеста он показал черносотенный и неонацистский характер современной советской антиизраильской прессы. Деятельность Мартынова имела широкий резонанс в СССР и за рубежом. Еврейские активисты поддержали его. Вместе с другими и я участвовал в этом важном эпизоде, однако на вторых ролях.

Зимой 1983-1984, одновременно с подготовкой ЛЕА-3, я отредактировал несколько коллективных писем, одно из которых — требование свободы репатриации — было тут же переведено и подхвачено западными средствами информации. В России в короткий срок под ним поставили подписи сотни отказников из Ленинграда, Москвы и других городов. Именно эта декларация и ЛЕА-3, обнародованные почти одновременно, и явились, я думаю, поворотным моментом в моей судьбе. В марте 1984 меня уволили из кочегарки по сокращению штатов, а в начале апреля вызвали в ОВИР и велели быстро собираться.

Лишь в отказе я почувствовал себя свободным человеком — насколько это вообще возможно. Я впервые занимался исключительно тем, о чем мечтал с детства, — писательством. Котельная стала моей студией, куда я отправлялся на целые сутки с машинкой и книгами. (Последние 2,5 года я отапливал Уткину дачу — архитектурный ансамбль XVIII века на слиянии рек Охта и Оккервиль.) Здесь я подготовил двухтомник Ходасевича и два выпуска ЛЕА, здесь сложилась четвертая книга моих стихов Ночные травы^[3]. Сюда в 1983 приходили уговаривать меня вернуться в СевНИИГиМ на прежнюю должность — и каким же смехотворным показалось мне тогда это предложение! Сюда ко мне приезжали литераторы и еврейские активисты. Здесь мы с Таней встречали однажды Новый год. Будучи по своей натуре совсем не героем, я не испытывал страха в эти годы. Открытый разрыв с режимом принес мне колоссальное удовлетворение. Теперь все это позади. Я не жалею, что поменял Уткину дачу на Иерусалимский университет, но вспоминаю о ней с удовольствием и грустью.

журнал НАРОД И ЗЕМЛЯ (Иерусалим), №3, 1985.

ЮРИЙ КОЛКЕР, 1985, ИЕРУСАЛИМ

Примечания

1

Возможно и вмешательство КГБ. В апреле 1980 мне пригрозили тремя годами лагерей по ст. 190 (1) за стихи, ходившие в самиздате. Об этой беседе, которой я тогда не придал значения, сообщала Хроника текущих событий.

(обратно)

2

Вышла под другим названием: Юрий Колкер. Далека в человечестве. Стихи 1974-80. Издательство Слово, Москва, 1991.

(обратно)

3

Точнее, почти сложилась. Вышла под другим названием: Юрий Колкер. Завет и тяжба. Стихи 1982-93. Издательство Советский писатель, СПб, 1993.

(обратно)
--">