Алексей Евгеньевич Смирнов - Козьма Прутков

как характеризует Неёлова его близкий друг князь П. А. Вяземский:

«Неёлов — основатель стихотворческой школы, последователями коей были Мятлев и Соболевский (о них позже. — А. С.); только вообще он был скромнее того и другого. В течение едва ли не полувека малейшее житейское событие в Москве имело в нем присяжного песнопевца. Шуточные и сатирические стихи его были почти всегда неправильны, но зато всегда забавны, остры и метки. В обществе, в Английском клубе, на балах он по горячим следам импровизировал свои четверостишия. Жаль, что многие, лучшие из них не укладываются в печатный станок^[3].

Неёлов, истинный этот в своем роде (то есть истинный поэт. — А. С.), имел потребность перекладывать экспромтом на стихи все свои чувства, впечатления, заметки. Он был Русская Эолова арфа, то есть народная игривая балалайка. <…> Этот поэт по вольности дворянства и по вольности поэзии не всегда был разгульным циником. Он иногда надевал и перчатку на правую руку и мадригальничал в альбомах московских барышень»^[4].

Неёлов приятельствовал с отцом А. С. Пушкина Сергеем Львовичем. Он даже сочинил стихотворение «На завтрак С. Л. Пушкина, где хозяйка приступала, чтобы я ел блины, 1836 г.»:

Ни к пирам,

Ни к блинам

Не гожусь,

И боюсь

Блин я съесть!

Мне не снесть

Масла жир,

И мне пир

Точно то ж,

Что другим

Острый нож…^[5]

Двадцать пятого мая 1825 года А. С. Пушкин писал Вяземскому: «Стихи Неёлова прелесть, недаром я назвал его некогда le chanter de la merde!^[6] (Это между нами и потомством буди сказано)»^[7].

О себе Неёлов сообщал следующее:

«Я был молод: мне было двадцать лет, я был конногвардейский офицер, был красив собой, румян и бел, ловок и смел, и на бонмо собаку съел (не лез за словом в карман. — А. С.); я одевался у Венкёра (модный тогда портной. — А. С.), каждый день бывал на балах, и без меня был бал не бал; я ловко танцевал кадрили, польские (скажем, краковяк. — А. С.), англезы, алагрек (английские и греческие народные танцы. — А. С.) и полонезы, писал стихи девицам; мне писали страстные письма, мне назначали свидания у M-me Pierson (известная лавка мод. — А. С.) или на Пресненском пруду; моя шкатулка была полна портретов, писем и колец, я точно сыр в масле катался, пил, играл, кутил напропалую, имел несколько дуэлей, жил разгульно и лихо, и только потому уцелел, что Москвою правил тогда мой дядя, фельдмаршал (граф И. П. Салтыков. — А. С.): оттого мне все сходило с рук. Так прожил я лет тридцать»^[8].

«До самого конца» дважды женатый Неёлов «не переставал воспевать московских красавиц, минувшие утехи стола и алькова и клеймить насмешкою карьеризм…»^[9]. Ему посвящали стихи поэты и даже те, кто никогда не брался за перо, — таково было обаяние этого остроумца. Остаться в стороне от его смехотворчества не мог никто. И посвящения Неёлову сыпались одно за другим. Вот несколько примеров этих дружеских экспромтов.

Василий Пушкин

Неёлов любезный,

В беседе полезный,

Любитель стихов,

Твоей я судьбине

Завидую ныне,

Ты молод, здоров.

Ты можешь собою

Красоток пленять,

Вечерней порою

Смеяться и врать.

Подагры не знаешь,

До дна осушаешь

С шампанским бокал.

Ты, бросившись в сани,

Из пышной Казани

К друзьям прискакал.

Бобровую шапку

Надев набекрень,

Накинув чехмень^[10].

И денег охапку

Схватив ты с собой,

В Москве обгорелой,

Но милой, веселой

Явился мурзой.

Игр резвых приятель,

Всегда обожатель

Прелестных Цирцей,

Без всяких затей

Точи им ты балы,

Пиши мадригалы

Всем нам на беду.

Будь с Вакхом в ладу,

С Фортуной не в споре;

Не думай об горе,

Неёловым будь

И нас не забудь.

Князь Иван Долгорукий

Неёлов! ты мне мил, за что не понимаю.

Но верь, что иногда ты мне необходим,

Такого сорванца другого я не знаю.

Приедешь! — чуть знаком — поедешь — и любим!!!

Граф А. Перовский

Неёлов беспутный! —

С ума ты слетел;

От лиры бесструнной

Стихов захотел! —

Ты знаешь, повеса,

Что я не Поэт.

Ни меры, ни веса

В стихах моих нет; —

--">