Дмитрий Борисович Ломоносов - Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946

эсеров-коммунистов, участвовала в отрядах самообороны, за что была арестована царской охранкой. В 1906 году она была приговорена к шести годам каторжной тюрьмы и последующей ссылке на поселение.

Пребывание в рижской каторжной тюрьме (стены которой до сих пор встречают пассажирские поезда, подъезжающие к Риге) для 16-летней девушки было тяжелым испытанием, однако ни в коей степени не могло сравниться с тем, что ей пришлось пережить впоследствии в сталинских лагерях, о чем будет речь ниже.

В Нью-Йорке, со временем, семье моего деда удалось прочно обосноваться. Мой дядя Морис стал удачливым бизнесменом. Верная своим «социал-революционистским» взглядам, мама за это презирала его, называя эксплуататором и буржуем. Они не переписывались.

От тети Мани периодически приходили письма, с фотографиями и сообщениями о жизни семьи; в конверты обычно были вложены листочки с письмами деда, написанными по-еврейски. Мама их читала, но я не уверен, что она понимала все, что было в них написано: я никогда не слышал от нее ни одного еврейского слова. Тетя Маня писала по-русски, очень образно и грамотно, подробно рассказывая обо всем, что происходит в семье. Так, она сообщила о рождении своих сыновей, моих ровесников, которых называли уменьшительными именами (то ли еврейскими, то ли английскими) Эдоли и Тэмоли. Не уверен, что я правильно запомнил их. Иногда дед вкладывал в письмо купюру во сколько-то долларов. Тогда мы с мамой совершали путешествие в Торгсин^[2]. Теперь вряд ли кто-нибудь помнит о существовании таких магазинов. В голодные 30-е годы, когда по карточкам выдавали воблу, что считалось деликатесом, Торгсин (им был Елисеевский магазин на Тверской) поражал обилием роскошных продуктов, умопомрачительными запахами и полным отсутствием публики. Помню, как вежливый продавец демонстрировал маме различные, не виданные мной ранее, колбасы и тоненькими ломтиками нарезал их в промасленную бумажку.

О бабушке мне ничего не известно. На фотографиях она присутствует рядом с дедом: строгая полная дама. Как было принято в те годы, она не работала, «держала дом».

Последнее письмо пришло через день после ареста мамы — в марте 1937 года. Естественно, оно осталось без ответа, и на этом наши связи прервались навсегда. В дальнейшем при заполнении анкет на вопрос: «Имеете ли родственников за границей?» — я уверенно отвечал: «Нет».

Дед мой по линии отца — выходец из кантонистов. Отслужив в армии, осел в городе Канске Енисейской губернии, где женился и произвел на свет четверых детей: трех дочерей и сына — моего отца. Жена его умерла очень рано, да и он прожил очень недолго: спился и умер. Дети — старшей дочери было только 16 лет — остались одни. Очень бедствовали, голодали. Одна из сестер — тетя Соня, у которой я жил в Ростове после ареста матери, — рассказывала, что им приходилось покупать хлеб у нищих, которые попрошайничали по дворам, а затем продавали собранные ими объедки.

Старшая из сестер в возрасте 17 лет вышла замуж за богатого немецкого еврея и поселилась у него во Франкфурте-на-Майне. В дальнейшем она материально поддерживала остальных детей. В Ростове в альбоме у тети Сони я видел многочисленные открытки с видами германских городов, исписанные еврейскими письменами, иногда и по-русски. Фирма, которой он владел, называлась «Датсон». В 1934 году, после установления фашистского правления в Германии, он вывез и семью, и капитал в Маньчжурию, в Харбин, где некоторое время успешно занимался делами^[3]. В середине 30-х годов связь прервалась.

Известно, что одна из сестер некоторое время жила в Праге, другая — в городе Ангарске в Прибайкалье.

Вот и все, что мне известно о моем «третьем поколении».

Теперь — о моих родителях, к которым судьба была поистине безжалостна.

Отец

Об отце в моей памяти сохранилось немного: когда его арестовали, мне было около шести лет. Помню его сидящим за письменным столом, после возвращения из очередной командировки. Вспоминаются отдельные картинки о пребывании в доме отдыха «Чебаркуль» на берегу озера, среди огромных валунов, в Железноводске, где мы были незадолго до его ареста, под Москвой в доме отдыха общества политкаторжан…

Отец рано начал работать: в возрасте 14 или 15 лет он поступил учеником в жестяницкую мастерскую Файкина, сын которого в дальнейшем женился на его сестре Соне (Софье Яковлевне). Очевидно, он хорошо овладел специальностью --">